Ночной Полёт. Огнеплавкая лель

…Когда они возвращались, было уже ранее утро и на похоронах глупожопого дворника Тараса присутствовал и плакал сам Александр Сергеевич Пушкин. За час до свой собственной смерти. Они подошли к Александру Сергеевичу и спросили:

- Скажите, пожалуйста, не найдётся ли у вас хлеба?

Александр Сергеевич посмотрел на них и сказал:

- Нет, ребята, извините - я не захватил. Но зато у меня есть гандж и отличное стихотворение про матросов, которые на палубе курили папиросы.

- Саня, брось, - сказал тогда ангел. - Они один хуй всё потом переврут. Хуиные твои почитатели, пысающие мимо брюк от хорошо оплачиваемой восторженности. А я тебя поздравляю от всей кстати! В следующей жизни ты будешь Александром Матросовым! Ни хуя не сможешь запомнить ни одного своего теперишнего стиха, но захуяришь такую прозу, что родина-мамка исплачет по тебе свои прекрасные голубые озёра глаз.

Александр Сергеевич улыбнулся скромно и радостно и пошёл стреляться с Дантесом, которого он тоже любил, и за своевременный выстрел в том числе.

А гандж он оставил им на добрую память о нём. И они унеслись…

Волны окутали небосвод и где-то далеко уходил в открытый космос белый маленький бесстрашный парус. Ему было до очарования по хуй всё и совсем не беспокоило отсутствие вокруг атмосферы и жизненных благ. Это раньше думали, что невозможно, а теперь он плыл по волнам пустого мирового пространства в поисках хоть одной родной души. Потому что найти кого-нибудь в открытом космосе ещё никому не удавалось и было очень интересно. Звёзды смотрели на маленький белый парус и они были единственные, кто смотрел на него. И единственные, кто смотрел на него с восторгом. А больше всё равно ничего не было...

А потом выпал дождь из цветов и они щекотали глаза. Ангел хотел заплакать от щекотки глазами, но увидел утопающего в цветах товарища и захлебнулся от смеха. Они барахтались в сугробах цветов и морские снежинки и ёжики ластились вокруг них всюду и норовили заглянуть в лицо, от чего смех разрывал собой ещё больше…

Очень хороший и добрый гандж был у Александра Сергеевича Пушкина и они припрятали пяточку на потом, чтобы в любой момент иметь под рукой хоть немного себе радости…

Танцы плакающих котёнков

И очень осторожно, осторожно очень поднял к небу глаза и сказал тихо, но так что они все услышали:

это вам за всё!

Для чего же он тогда умер?

Они смеялись дружно собравшись в хоровод и никому никому никому от этого не становилось весело. Её истерзанный труп лежал потерянный всеми в запрятанных ветках кустах и ни у кого не вызывал ни капли любви или зависти.

***

Они нашли её ближе к утру, а ночью было наконец оно - счастье. А его нашли упитым до безумия с глазами налитыми недобром и кровью в одном из приморских кабаков. Утончённая его натура не терпела жизни и он убил её очень жёстко вчера. Они подкрадывались, а он смотрел куда-то в свою трещащую по швам вечность и не видел даже кончиков своих пальцев. От боли в суставах накапливалась холодная ядовитая его кровь. Он совсем не смотрелся в этом постигающем его мире, но это было неважно, и они забрали голыми руками за шкирку его. В холодных зелёных глазах плясали огоньки какой-то неземной непонятной свирепости и они не смотрели ему в глаза, чтобы он знал!

Там не было крыш, в этом мире. И можно было бы смотреть в небо всегда если бы только небо не выжигало, ежеминутно не выжигало страхом и ядом глаза. А не видеть неба ведь никак! А оттуда, как из всегда разрезанного живота - боль и крошки запекшегося от боли хлеба!

Мы не боимся вас - небо! Но нам очень больно смотреть… И поэтому мы складываем песни и хороним их, чтобы мертвецы нам на ночь хоть иногда пели!

И ещё у нас осень. А вашего камикадзе мы выведем! Сегодня у нас будет настоящий пораненный суд…

***

Они посмотрели ещё на всякий случай ему вслед и втолкнули его в крепкие прутья железной, возможно ни хуя не ржавеющей, клетки.

Чтобы он не вышел, они пропустили по земле лёгкий ток и так он точно будет уже говорить правду! Хоть может даже ему и не хочется.

-Зачем ты, собака, убил её?!!!

-Мы вырвем тебе сердце и растопчем глаза!

Глупые, у него давно уже не было сердца и были страшно холодные бесполезные для всех глаза. Он думал что то про себя и думал, что это правда, а они тыкали в клетку железными смех-шомполами, чтобы было по-настоящему, а не понарошку, больно. Потом судья успокоил их. Третейский. Хуев. И он посмотрел на всегда присутствовавшее в этом чёрном мире небо. Прямо в глаза. Чтоб они там все охуели!!! И у него закачались от боли подвешенные за гениталии его страшные недобрые больше глаза. Здесь небо умело смеяться всерьёз. Он подпрыгивал и подёргивался седалищем от постоянного напряжения тока и по венам его хохотала дрожь. Чтобы он знал!…