Ночной смотрящий

С сетями управились до темноты. По идее, не должны были успеть, но вот очень захотели — и смогли. Мало того, что соорудили вполне работоспособную на вид ловушку, так даже испытали ее! Один из мужиков, употребив стакан допинга, бросился с крыши в сеть и был успешно пойман, отделавшись пустяковыми ушибами, а попутно заработав второй стакан и ласковое прозвище Каскадер.

Правда, скотину перепугали — беготней и оглушительным матом в процессе теста, — но коровы быстро успокоились, а за ними и овцы кое-как притихли.

С испытательным прыжком здорово угадали — Лузгин сразу заметил, как переменилось в настрое ополчение. К мужикам пришла спокойная уверенность, которой не хватало раньше. Они придумали, как поймать страшного, опасного зверя. А если ты кого в состоянии поймать, значит, не столь уж он страшен и опасен.

Ловушку вновь натянули, уже до того сноровисто, будто всегда с ней работали. У Лузгина эта сосредоточенная, деловитая спешка наложилась на предыдущие жизненные наблюдения, и он утвердился в печальном выводе: Россия умеет все на свете, кроме одного — у нее не получается остро хотеть.

Он не выдержал и сказал Вите — эх, если бы в этой стране все с такой охотой трудились…

— На всех зверей не напасешься, — отмахнулся Витя.

— А за бабки слабо?

— За бабки скучно. Мы народ морально-нравственный, нам идею подавай. Ты, что ли, за одни бабки работаешь?

— Могу еще за бухло.

— Да не п…ди! — натурально обиделся Витя. — Я же тебя с детства знавши. Понял? То-то!

— Ладно, я пошутил, — признался Лузгин. — Хотя…

— Кабель там продерни! — скомандовал Витя. — Ага, есть. Теперь сюда бухту тащи. Помаленьку трави… И чего «хотя»? Смотрю я, херово тебе, парень. К Маринке-то вернуться думаешь или уже того, насовсем?

— На самом деле мне хорошо, — сказал Лузгин, медленно вытягивая из бухты тяжелый черный провод. — Потом, наверное, будет херово, а сейчас хорошо. Вернуться… Она уверена, что да. А я пока ни в чем не уверен. Жить хочу. Просто жить. Успеть нечто особенное сделать, пока силы есть. Без оглядки на то, что обо мне думают и чего от меня хотят. Кажется, именно это называется кризис среднего возраста. Черт побери, у родителей он наступал в сорок, а то и позже. А у моего поколения гораздо больше возможностей чего-то достичь, реализоваться, вот мы и начинаем фигней мучиться в тридцать с небольшим. Красиво, радостно мучиться. Ходил на встречу сокурсников, все жалуются, до чего им плохо. Сплошь начальники, хозяева, попадаются известные люди, настоящие знаменитости — и всем нехорошо. Потом один в меня пальцем ткнул — а вот у этого, говорит, вообще нет кризиса среднего возраста. Ка-ак я начал тельняшку рвать — мол, у кого нет кризиса?! Да у меня такой кризис, прямо такой кризис, хоть ложись и помирай!..

— Ы-ы, — протянул Витя, изображая глубокое понимание.

Подошел Муромский и спросил:

— Ну?

— Да вот, Андрюху на философию потянувши.

— Хер с ним, с Андрюхой! Ну?

— Спокойно, даю свет.

Витя перебросил рубильник, и слабенькое дежурное освещение потонуло в ярком блеске мощных ламп. Раздались одобрительные крики.

— Можем же, когда хочем, — сказал Муромский удовлетворенно. — Эх, если бы в этой стране все с такой силой вкалывали!

— На всех зверей не напасешься… — машинально ответил Витя и прыснул. — Да хоть работай, хоть сачкуй… Чего вкалывать, если никто лампы и кабель загодя не припрятавши?

— Тебе зачтется, — пообещал Муромский. — Эй, народ! Разошлись по номерам! Дедушка, проследи! Курим по сигарете и сидим, ждем. Готовы? Витя, отбой.

Иллюминация погасла, и Лузгин моментально ослеп от навалившейся темноты. Витю и Муромского он не столько видел, сколько ощущал. Это должно было пройти, но первым впечатлением стала полная беспомощность.

— Ну что, забьем кабанчика? — сказал рядом Муромский.

— А? — Лузгин обрадовался живому голосу и хотел услышать еще.

— Купила бабка порося. Кормила, растила, вымахал здоровенный хряк. А бабка-то старая. Выходит на улицу, глядит — трое поддатых мужиков идут. Она им — сынки, помогите, забейте кабанчика. Я, типа, не обижу. Те — бабка, давай полбанки авансом. Ну, бабка налила. Мужики приняли на грудь, и в сарай к хряку. И начинается там светопреставление: вопли, удары, визг свинячий, аж сарай трясется. Потом стихло все, мужики выходят, потные, довольные… Бабка — что, забили? А те ей — ну, мамаша, забить-то, конечно, не забили, но п…ды дали капитально!

Лузгин рассмеялся от души, немного даже чересчур.

— Ладно, я пошел, — сказал Муромский. — Задачу свою знаете. И ты, Андрей, когда начнется, умоляю, вплотную не лезь. Твое дело смотреть. Раз уж ты эту херню выдумал…

— Чего я-то? — буркнул польщенный Лузгин. Он помнил за Муромским нехорошую манеру — присваивать чужие идеи. И если уж зашишевский «бугор» отметил его авторство…

Громадная фигура растаяла в темноте, стало неуютно, и тут же пришла мысль совсем противоположная — Муромский просто сомневается в успехе предприятия. Вот и напомнил, кому в случае неудачи работать козлом отпущения.