Ночной смотрящий

— Андрюха, мы люди деревенские, темные, суеверные, с любой херней готовы согласиться — догадываешься, почему? А с волками рядом живем. С медведями. Видим разное, чуем всякое. Не боимся его обычно. Мы привыкши. Если кто ночью вокруг дома ходит — собака лает, и я с ружьем на улицу. Потому что мой дом. Но место-то общее, и наше, и ихнее. Мы хозяева, и они, в общем, тоже хозяева. Вот. Этот зверь, он — другой. Он не отсюда, я думаю. Издалека пришодце.

— Перестань называть его зверем, дядь Вить. У него должно быть человеческое имя. И фамилия. Я одного не понимаю — какого черта он бегает в шкуре и всех жрет, ведь полнолуние давно прошло! Или это какой-то ненормальный оборотень, или мы о них ни черта не знаем. Ох… Вот же угораздило!

Подошел Муромский. Собственное ружье висело у него на плече, под мышкой торчала лузгинская помповуха.

— Ну что, засранец! — весело сказал он. — С боевым крещением!

— О-о… — простонал Лузгин, отворачиваясь.

— Не ссы, Андрюха, бывает, — утешил его Витя. — Нас однажды минометами накрывши — целый взвод в штаны наклавши. Дружно.

— Ты же не воевал! — усомнился Муромский.

— А в Советской Армии воевать не надо было, чтобы снаряд на башку упал. Сам не помнишь? Американцы и те до сих пор по своим долбят, чего уж про нас-то…

— Это да, согласен. Андрей, держи ружье, и правда, не ссы. Дело житейское. Все перепугались. Чуть насмерть зверя не забили со страху. Насилу я прекратил это безобразие. Главное, людей оттаскиваю, а сам так бы и треснул гада лишний раз ломом по морде. Но крепкий он, сука! Думаю, у него все кости целы. Разве что пара ребер того. Его пулей надо в голову.

— Серебряной, — подсказал Витя.

— И обычная сойдет. Но мысль твою я улавливаю. Андрей, что скажешь? Вервольф?

Лузгин молча кивнул.

— Фантастика, — сказал Муромский. — Прямо кино. Был американский оборотень в Лондоне, а теперь русский в Зашишевье. Вот этого говна нам для полного счастья не хватало. Ведь не поверит никто! И вообще — ну, поймали. И что теперь с ним делать? И что сделают за это с нами? Он же, сука, наверняка секретный! Думаешь, он сам по себе зародился? Щас!

— Секретный, не секретный — по фигу. Сейчас он наш. Вот и пристроим его на пилораму — бревна ворочать, — предложил Витя. — Я не шучу. А там видно будет.

Муромский посмотрел на Витю с сомнением. Принюхался.

— Как, вы говорите, ваша фамилия? — осведомился он елейно. — Бухой?

— Ошейник ему надо железный и цепь, — упрямо гнул свое Витя. — На ноги кандалы, чтобы не разбежался. На руки тоже придумаем что-нибудь. Скажи Сене, чтобы кузню раскочегаривал. Все равно сегодня не спать.

— Зачем кузню? — спросил издали Сеня.

Лузгин вдруг осознал, что вокруг тихо. Наконец-то. Даже овцы на дворе не блеяли. То ли свыклись с присутствием зверя, то ли впали в ступор.

— Дедушка, а дедушка! Тут Витя придумал — на пилораму зверя, чтобы бревна катал.

— И правильно, милок. А что еще с ним делать?

— Совсем с ума посходили… — бросил Муромский недовольно. — Андрей, хоть ты меня поддержи. Нельзя это чудовище в селе держать. А как его и куда… Не представляю.

— В городе есть лаборатория «Кодак-экспресс»? — спросил Лузгин. — Должна быть хоть одна.

— Целых две, — сказал Муромский. — В городе теперь все есть. Вплоть до ночного клуба и Интернета. А через месяц обещают из Москвы привезти мужской стриптиз. Бабы уже деньги считают. Ничего развлечение — пидарасам в трусы купюры засовывать? Свою не пущу, бля буду.

— Ну чего, я в кузню пошел? — спросил Сеня.

— Иди уж, — вздохнул Муромский. — Забирай этого… мечтателя и иди. Зверя мы вам прямо к горну доставим. Хоть всего в железо упакуйте. Намордник бы ему, да рожа плоская, бульдожья… Я сейчас машину подгоню, зацепим его — и волоком…

Витя кивнул Лузгину и ушел вместе с Сеней в село.

— Дедушка грустный, — сказал Муромский тихонько. — Дедушка о зверя приклад сломал. Два раза. У своего ружья, а потом у чужого! М-да… Так зачем тебе «Кодак», Андрей?

— Пригодится, — заявил Лузгин уверенно. Он бы мог объяснить свой интерес к фотолаборатории прямо сейчас, но ему хотелось Муромского немного помучить. В отместку за «засранца».

— Лишнего спрашивать не буду, — Муромский зевнул. — Ваши журналистские профессиональные секреты… Сам расскажешь, когда время настанет. Ладно, надо руководить, пока все не перепились в жопу.

— Пойду, что ли, с вами. Посмотрю…

— Теперь-то бояться тебе нечего, — многозначительно сказал Муромский, подавляя смех.

— Это Витин самогон виноват, — буркнул Лузгин, шагая рядом. Оправдываться было противно, но — очень хотелось.

— А ты его не пей больше. Захочешь накатить, ко мне приходи, я налью сколько угодно. У меня качественный национальный продукт. Двойной перегонки и тройной очистки. Почувствуешь разницу.

— С детства меня волнует один вопрос. Чего они-то дважды не перегоняют и совсем не чистят, а? Неужели просто от жадности? Как из крантика закапало — тут же присасываются?..