Ночной смотрящий

— Если он поселится на самом краю села — почему нет? К моему дому его, там как раз последний столб рядом. Я и присмотрю за парнем, и разговаривать с ним буду.

— Слушай, это он пока на солнышке перегревши — смирный, — предположил Юра. — Ночью-то, по холодку, как бы чего не натворил.

— Вот я и говорю — пожрать ему надо. А потом, куда он денется с цепи? От столба-то?

— Столб там херовый, — авторитетно заявил Витя. — Сгнивши. Зверю на ползуба. Да я его сам перегрызу.

— Сам поставил, сам и перегрызу, — ввернул Юра.

— Когда было-то? Лет двадцать уже. В общем, столб херовый. А надо знаете чего? Трактором подтащить ту чушку бетонную, которая у дороги валяется. Она как раз с проушиной. И весит килограмм двести. Будет якорь, ха-ха!

— Разумно. Короче, Андрей, кормежку и привязь мы обеспечим, но поведение зверя под твою ответственность, — заключил Муромский. — А то у нас разговор простой будет. Пулю в лоб, и баста.

— Лично застрелю, — сказал Лузгин жестко. Надоело ему спорить и выторговывать условия. — Ясно?

— Застрелил один такой… Видали мы ночью, как ты стреляешь. Из главного калибра! Без промаха! Гы-ы! Ладно, молчу. Сейчас все организуем. Это хорошо, что ты его на себя берешь, а то нам поработать не мешало бы.

— Беру… — вздохнул Лузгин. — Взял на себя и с честью несу. Проследите, чтобы на мой край детишки не шлялись. И всякие домашние животные. Да и сами тоже… не отсвечивайте.

— Когда он тебя жрать будет, кричи громче, — посоветовал Муромский. — А то ведь не услышим.

— Кажется, он кого-то убил в самом начале. И с тех пор этого не делал. Надеюсь, и дальше не собирается.

— Ты ему веришь? — Муромский снисходительно улыбнулся.

— Я своим ощущениям верю. Это чудо природы было раньше человеком. И если обращаться с ним правильно, оно захочет снова человеком стать. Вряд ли у него это получится, но оно хотя бы расскажет нам свою историю. Как сможет, так и расскажет. Если сможет.

— М-да… Он расскажет, а ты запишешь… Бред!

— В чем проблема? — напрягся Лузгин. Муромский опять поворачивался к нему какой-то совершенно новой стороной.

— Ты, конечно, прости, но недаром я говорил: журналисты все е…анутые. Верят во что угодно. И пишут, и пишут… То-то меня от газет воротит. Сил нет читать. С самой перестройки одно говно. Будто это жулики печатают для идиотов.

— Газеты ему не нравятся… А ты ящик смотри! — огрызнулся Лузгин. — Если читать кишка тонка.

— Мы же договорились: про кишки ни слова! — напомнил Муромский и довольно заржал.

Лузгин секунду-другую поразмыслил и Муромского красиво уел. Потому что вместо ответной колкости сказал просто:

— Ну, я пошел. Отдохну немножко. Вы, значит, это… действуйте.

И вправду пошел досыпать.

— Вот жопа! — бросил Муромский ему вслед почти что с восхищением.

* * *

Строго говоря, приковали оборотня все равно к столбу. Та самая «чушка с проушиной» оказалась здоровым куском железобетона, обломком мачты низковольтной линии, которую еще при социализме хотели пробросить от Зашишевья дальше, да передумали.

— Не сдвинет? — усомнился заспанный Лузгин. — А-а, да хрен с ним, главное, в дом не залезет с таким якорем на буксире.

— Без шума не залезет, — многозначительно заметил Муромский.

Словно в воду глядел.

Посреди ночи вервольф принялся теребить цепь. Лузгин в окно посветил фонариком, прикрикнул: «Вот я тебе щас!», наткнулся на тяжелый желтый взгляд и счел за лучшее спрятаться. Банально струсил. Там, на улице, шуровал отнюдь не испуганный мальчик Вова. Хотя и не жестокая смертоносная тварь. Нечто среднее.

Оно хотело на волю и просило не становиться у него на пути. Всего лишь просило. Не нагоняло ужас на все живое, как прошлой ночью, а просто отодвинуло человека, чтобы не мешал. Во всяком случае, так это понял Лузгин.

«Понял? Не-ет, батенька, ты прямую команду принял и выполнил! Неужели эта зараза — телепат? Да запросто. Копается в мозгах, внушает эмоции, подслушивает мысли. Тогда понятно, отчего ему не даются некоторые абстрактные категории. Счет, например. Два пальца, три пальца — это то, что он глазами видит. А считать из чужой головы цифру — фигушки. Хм… Оказывается, мы и в телепатии совершенно не разбираемся. Собственно, чего тут странного — откуда нам?»

Ничто не препятствовало выйти и попросить вервольфа утихомириться, но просьбу наверняка пришлось бы вколачивать, а этого Лузгин себе позволить не мог. Он все еще верил, что статус человека, не причинившего боли, даст ему шанс записаться оборотню в друзья-защитники.

Очень захотелось увидеть Муромского, и желательно — с ломом в руках.

Снаружи перестали бряцать и начали скрести. Потом — скрести со звоном. Зашишевские псы давно устали брехать, предупреждая о наличии в селе «зверя», тишина стояла гробовая, и все было прекрасно слышно.