Ночной сторож

Розы, что действуют сильнее хмеля. Вот только цвет у них какой-то линялый. Что же ветер не перестает сыпать известкой.

– То, что я забываю, еще не значит, что я не помню, – заметил Сэр.

Вода была у них под ногами, на скамье лежали листья. Недальнее окно казалось противоположным берегом. Осевшие ворота не затворялись.

   Мальчик молчаливо играл в саду.

– К сожалению, нам пора, – говорит Сэр, распорядитель реальности, той части ее, которой его другу Льву не уловить.

Подвал. Вода. Мальчик. Вода шаги глотала зло.

– Поехали, – говорит Сэр и выталкивает на середину потока плот, палкой он лавирует среди ведер и других емкостей, расставленных по подвалу на случай наводнения, которое в изобилии своем заполнило их объемы и лилось по просторам.

– Дело двигается, – приговаривал он, когда ударом палки ему удавалось придать плоту требуемое направление.

Плот проходил препятствия – сие место казалось странным благодаря изливающимся потокам, – то был скорее чертог подземный, нежели подвал, и в том чертоге они устремляли свой путь, словно большие рыбы, не обращая внимания на течение и проходя дивные пруды, в чьей черной воде не отражалось ни звезды.

Сэр, следивший за движением плота точь-в-точь как командир затонувшего судна – взгляд сверху-вниз, правил с важностью, и буйная рыжая шевелюра развевалась усилиями ветра из воздуходувных труб и вентиляционных люков; ветер вырывался из хитроумного переплетения труб и устремлялся с гулом под торжественные своды, дабы струить воздушные потоки в обход установленной вентиляции.

С величайшими предосторожностями Сэр провел плот по узкому месту, отметив по правому борту присутствие насоса, который с покорностью позволил палке от себя оттолкнуться, Лев бросил быстрый взгляд в сторону стального обелиска – облупившаяся краска и поныне давала представление о его некогда благородном назначении.

– Ночью воду надо откачивать, – промолвил он.

– Умник, ума серая палата, – откликнулся Сэр. – Кто-то сломал насос, но я думаю, что лишь идиот решится его чинить. Выгодней будет просто поставить новый.

И он отвел лицо от укоризненного взгляда Льва.

– Я-то не буду чинить этот насос, чтобы получить от них горячую благодарность.

Место оказалось глубоким, и течение обнаружило свою силу – Сэр поднял палку, предоставив течению нести их.

– Предпочитаю, чтобы всех нас несло в открытое море, – весело проговорил он. – Что может быть лучше простора?

Детский голос позвал его.

– Тут недалеко, – сказал Сэр. – Ты узнаешь место. Используется для ночлега. Оно же трапезная. Но избегнем пространных описаний. – И он устремил палец к потолку.

Ребенок здесь к ночи – этот мальчик в пижамном пиджачке и в крошечных суконных брючках на лямках – столь странно, неожиданно, но почему бы в этой жизни не видеть и светлую сторону? Вот она данность – двадцать три тридцать, ночной сторож пребывает в первой половине своего рабочего дня. И мальчик между тем хорошенький – круто набранные локоны, никто не удержится оттого, чтобы погладить по головке. Сейчас он устроит его на ночь и поцелует, укладывая спать. Разве он не уснет спокойным? Никогда они не будут столь счастливы. Вот малыш его сидит на корточках у края воды и смотрит вниз. И Лев не удержался – его рука сама собой потянулась к его головке, – мальчик дернулся, быстро увернувшись, и повернулся спиной в знак презрения, всей позой говоря: «Да кому она нужна, твоя ласка!» И точка – пожал плечами. Пиджачок болтался на плечиках и уже измарался каплями. Как ни взглянешь, он снова на корточках присел над водой, смотрит свое. И капля воды не удержится на этом цветке.

– Оставь, – остановил друга Сэр и улыбнулся мальчику. – Ему это неприятно, а сказать он не скажет. Грех приставать к человеку, который тебе не ответит.

– Ты, серьезно? – удивился Лев.

– Да, не шучу. Я говорю о том, в чем мы убедились на деле, – он отказывается принимать и передавать информацию. Разумеется, что у него в голове, мне неизвестно, скорее в лепешку расшибешься, нежели добьешься у него отклика.

– Ты хочешь сказать, что он необучаем или отказывается обучаться? – спросил Лев.

– Это можно выяснить разными способами, – проговорил Сэр, —я все их перепробовал.

– Не похоже, чтобы это было у него с рождения, – сказал Лев, – он не похож на олигофрена.

– А между тем абсолютный ноль. Это же моя мысль. То лучшее, что я сотворил.

– Я не уверен, что ты представлял себе именно такой выход – кретинизм, – возразил Лев.

– И все же ничего другого и не могло быть. Но проблема, я считаю, вот в чем. Он не может не чувствовать одиночества в том особенном положении. Он тоскует от неспособности общаться с другими людьми, из-за того, что не может облечь мысли в слова. Не исключено, что он  находится под влиянием какого-то ложного представления о мире,  поскольку та часть его, владеть которой возможно лишь посредством слов, остается для него недосягаемой. Подумать только, что он будет страдать из-за этой химеры!

– Одной из тех, под чьим влиянием находишься и ты, – заметил Лев.

– Но он раньше вступит на путь совершенства, – говорил Сэр.