Ночной сторож

— Это человек, которой может делать свое дело в реальных обстоятельствах,— сказал Саня.— Стало быть, главное его отличие от энтузиастов, подвижников, тунеядцев и прочих творческих людей заключается в чем?

— В том, что он перестраховщик.

— В том, что он умеет приспосабливаться к обстоятельствам. В приспособлении. Тот, кто пытается обстоятельства менять или игнорирует их,— тот дела не сделает.

— А если их необходимо менять?

— Если дело серьезно и ты вкалываешь как черт, ты не будешь думать, хороши или плохи обстоятельства. Тебе некогда будет об этом думать. Ты будешь вкалывать.

— Тогда позвольте пару слов без протокола; чему нас учат семья и школа?

— Нужно знать, чем собираешься заниматься,— сказал Рокеев.

— Если я делаю приборы, я должен думать про приборы,— сказал Толик.

— Тогда ты изобретатель, а не деловой человек,— сказал Саня.

— Давайте про что-нибудь поинтереснее,— сказал Рокеев.

— Да,— сказал Саня,— здесь дамы.

— Эта дама конструктор,— сказал Толик.— И согласна со мной. Да, Маша?

— Не слушай их, Толя,— сказала она.

— А почему он называет тебя дамой? Мне это не нравится.

— Он сегодня вообще в ударе,— сказал Рокеев.

— Ему с женой предстоит объяснение,— сказала она.— За то, что я с ним поздоровалась.

— Так ты это нарочно сделала? — сказал Саня.

— Дошло,— сказал Рокеев.-— Через 30 километров.

— В чем дело, расскажите мне,— попросил Толик.

Так в разговорах они доехали до коллективных садов автозавода, Маринка спала на руках, а она гордилась, что не проспала это время.

У калитки их участка стоял, расставив ноги и опершись на лопату, в сером берете (который он называл кальсонами) на бритой красной голове, в замызганной рубахе и прожженных штанах (которые он называл генеральскими) маленький и коренастый, как дед-лесовик, дедушка.

— Молодец, Маша, работничков привезла! — закричал он надсадно.— Ну-ка вылезайте, молодцы, у меня лопаты приготовлены, давайте, давайте живее, вот ты, черненький, чего стесняешься, вылезай!..

Нагнал он на них страха: «черненький» Толик, превозмогая оторопь, едва не выскочил из машины, пришлось заступиться:

— Дедушка, им некогда. У них сегодня в программе грибы и другу своему полы надо настелить и стены покрасить.

— Не знаю я никакого друга, слушать ничего не хочу — ишь, лентяи, я их сейчас…

Они разобрались, наконец, с кем имеют дело, тем более что Маринка уже влезла ему на руки, сведя на нет весь его воинственный вид.

— На обратном пути заглянем к вам обязательно,— сказал Толик, за что и получил по шее от своего соседа. Тот воспрянул духом, узнав, что Маша не едет с ними.

А ей уже их не надо, Маринка впереди, она сзади с тяжелой сумкой, пригибаясь под яблонями, по мягкой и сухой земле, мимо торчащих, как розовые пики, гладиолусов, между ржавой бочкой и беленой стеной, в солнечном луче касаясь махровых кровавых георгинов, в темное окно комнаты, не видя ее,— доброго утра! — здесь они с Маринкой самые желанные гости, здесь им лучше всего, здесь вот уже двадцать лет нужно, поднявшись по трем деревянными ступенькам, сбросить обувь, нырнуть под марлевую занавеску, весь дворец из двух комнат, веранды и кухни — 24 квадратных метра, и на подоконнике веранды дозревают на солнце помидоры… можно? Доброе утро! Ослепшие на солнце глаза ничего не видят.

— Маринка! Машенька! А мы только сели завтракать!

«Мы» на сей раз, кроме бабушки, были двое: парень лет семнадцати, худой и длинный, незнакомый, и одна из самых старых пациенток, Антонина Егоровна. Сидели в «большой» комнате, бабушка бросилась навстречу, не дала Маринке переступить порог, схватила на руки:

— Главный агроном явился! Скажи: аг-ро-ном. Молодцы какие сегодня, мы вас только к обеду ждали!

На столе салаты, винегрет, кастрюля с горячей картошкой, сразу захотелось есть.

— Антонина Егоровна, вы ночевали здесь в такую холодину?

— А у нас тепло! — сказала бабушка.— Миша вот нас всех спас. Миша, знакомься, это моя внученька. Миша электрокамин починил, и тепло было! Ты тут еще увидишь, он нам буквально капитальный ремонт сделал! Вот что значит мужчина в доме, не то, что мой Гриша… А это моя умница, радость наша единственная, Маринка…

— Агроном,— сказала Маринка, бабушка захохотала, и она тоже.

Миша мучительно краснел, мычал, смешавшись под взглядом Маши, она старалась не смотреть на него, чтобы не смущать еще больше. Антонина Егоровна надулась, недовольная тем вниманием, которое оказывалось Маринке. Она была ревнива.

— Антонина Егоровна, что ж вы салат-то не едите? Маша, видишь, у нас еще растет салат, тут все с грядки. Антонина Егоровна, я же специально для вас делала, вам этот салат в любых количествах невреден, тут чуточку уксуса и подсолнечного масла…

Антонина Егоровна раздраженно покачала головой, как человек, который устал разговаривать с глухими:

— Я никогда так не делаю.

— А я для вас старалась,— опустив Маринку на пол, всплеснула руками бабушка.

— В следующий раз привезу с собой оливковое масло,— сказала Антонина Егоровна.— Я купила оливковое масло. В следующий раз привезу.