Ночной воздух

Я не стал настаивать на том, что что-то вчера действительно было, всё-таки улыбающаяся она мне нравилась намного больше, да и нервы целее будут. В итоге мы просто провели вместе ещё один прекрасный вечер. Она как обычно прижималась ко мне, мы смеялись.

– Даже не верится, что мы так мало знакомы, правда? У меня чувство, что мы уже очень давно вместе, что мы каждый день вот так сидим здесь в течение уже многих лет… Как ты думаешь, такое может быть? Может, мы просто забыли? Ведь ты снился мне тогда, в ночь после нашего знакомства, мы целовались, мне было так хорошо тогда. А сейчас это всё происходит наяву? – Она ненадолго задумалась, – Хотя, кто знает? Может, вся наша жизнь – это просто сон?

И тут моё сердце глухо стукнулось о рёбра. А после прекратило двигаться вовсе. То, что я видел тогда, это был не просто милый сон, если она видела то же самое. Людям просто так не снится один сон на двоих. Я был почти уверен, что всё это было моих рук, моего подсознания точнее, дело. Возможно, Пушкин тогда ошибся, и от медиума зависит намного больше, чем он думал. Но подробности игр моего разума ещё предстояло выяснить, а вот с выражением своего лица и прочими внешними штуками что-то нужно было делать прямо сейчас.

– Герман, ты чего? Я сказала что-то не то? – Даже не хочу знать, как я выглядел, раз я так напугал мою девочку.

– А, нет, всё хорошо, – поцелуй в лоб, – не беспокойся.

«Конечно, блин, не хорошо», – кричал разум, но это уж точно нельзя было выпускать наружу. Сашка внимательно посмотрела в мои глаза. Она явно видела меня насквозь, вновь проявилась морщинка на её лбу, взгляд посерьёзнел, но вместо того, чтобы продолжить расспросы, она просто пожала плечами и обняла меня.

– Так что ты думаешь? А что если реинкарнация существует, а мы, например, Николай и Александра Романовы? А то, что мы так быстро спелись, это память души, например. Звучит неплохо, правда?

– Всё может быть, милая. В таком случае, нам следует остерегаться всяких рыжих проходимцев из славного города Симбирска!

– Ой, какие мы осторожные, подумай только. Если что, я просто найду тебя в третий раз, вот и всё, – она взяла меня за руку. – И так до бесконечности. Ты веришь в судьбу?

– Ну… можно сказать, что да. Теперь да.

***

– Александр Сергеевич, что всё это значит?

– Это значит только то, что я ошибся. Видимо, свойства места являются только усилителем, в то время как главную роль играет медиум, то есть ты. В итоге всё оказалось ровно наоборот, вот так-то. Не думаю, что это принципиально меняет что-то, хотя позволяет нам предположить, что, например, ты можешь увидеть нас не только здесь. Правда, неясно, как это будет выглядеть со стороны, друг мой. Но ты можешь попытаться.

В наш диалог вмешался какой-то неприятный хриплый голос.

– Нечего ему вообще тут делать, я давно вам говорю. А теперь ты хочешь, чтобы этот мальчишка потащил нас куда-то. – голос сначала прозвучал только у меня в голове, но вскоре появился и его источник: среднего роста старичок с высоким лбом. Худой, даже сухой, лицо болезненно-желтоватое. Это был не кто иной, как Фёдор Михайлович Достоевский, от себя я добавил ему некоторые черты Магнуссона из «Шерлока» от BBC. Ну, не Саша Петров и ладно.

– Фёдор Михайлович, ну перестаньте ворчать, прошу вас. Ещё никто никого никуда, как вы выразились, не тащит. Герман, почему он здесь появился?

– Я без понятия, правда. – Я был в замешательстве, мне казалось, что я уже довольно уверенно контролирую вызов того или иного человека, а тут вдруг Достоевский, неловко получилось.

– Конечно, не тащит, но его и самого здесь нет. А в следующий раз поленится и нас к себе потянет.

И тут я понял, что я больше не в Усадьбе. Во всяком случае, моё тело точно не там. Да оно там и не было. Оно спокойно лежало в своей постели, рядом лежали материалы по «Делу об Октябрьских утопленниках», которое я, видимо, читал перед сном. Мне сделалось по-настоящему не по себе. Мало того, что я получил подтверждение особой природы моих снов, я ещё и не заметил никакой разницы между… А между чем и чем? Физическими проекциями, которые всё равно существовали, скорее всего, только субъективно для меня и друг для друга и точно такими же проекциями, только теперь уже существующими в менее материальной среде? Пушкин ещё тогда был прав: грань между сном и явью намного тоньше, чем кажется. В моём случае так точно.

Понятно, что шансов уснуть у меня не было ровным счётом никаких, так что я стал писать, меня это успокаивало. Странно, но строки больше не вылетали из-под пальцев, они даже не писались, каждую из них приходилось прямо-таки откашливать, раздирая глотку.

– Не стихи, а карканье вороны какое-то. – немного оттопырив нижнюю губу, высокомерно заявила Саша. Ужасно, но она была права. – Что это с тобой? Обычно ты пишешь стихи, а не царапаешь какие-то каракули на бумаге.

– Не знаю. Наверное, просто… ну, вдохновения не было. – Она строго посмотрела на меня, так воспитательница в детском саду смотрит на нашкодившего ребёнка, но ничего не сказала. И на том спасибо.