Ночной взгляд

Через несколько часов дом опять гудел, удивлялся, шушукался и строил версии. По двору бегала мать Ольки и Ленки – в неприлично распахнувшемся халате, с лицом белым и раздутым, как подошедшее тесто. Она искала везде, даже в мусорных контейнерах, звала сестренок и тряслась в кашляющих рыданиях. Движения ее вдруг стали трагически-плавными, голос обрел надрывную глубину, и даже взгляд прояснился от горя.

Все очень жалели бедную мать.

В общем, Ольку тоже нигде не могли найти. Медузе пришлось сознаться, что она, получается, видела ее последней. Бабушка всполошилась и привела милиционера. Внезапность Олькиного исчезновения его не насторожила, да и вообще, сколько Медуза ни старалась рассказать все в точности, как было, выходила скомканная и непримечательная история о том, как Медуза заметила Ольку в окне, поговорила с ней, потом отвлеклась, а когда снова выглянула в окно – никого уже не увидела. А Олька, наверное, ушла искать сестру, или еще куда-нибудь. «Ну что вы сразу – маньяки, маньяки», – укоризненно сказал милиционер Медузиной бабушке.

Комары в тот год появились рано, обильно, и аппетит у них был хороший. Ночью они донимали особенно: просачивались в квартиру через каждую щелку, висли на потолке, а когда выключался свет – деловито и стремительно атаковали.

Медуза никак не могла заснуть. Ворочалась, сбивая простыню, чесалась, вслепую хлопала на себе кусачих насекомых. В конце концов, поняв, что сна ни в одном глазу, она встала и включила настольную лампу, чтобы слишком яркая полоска света под дверью не привлекла внимание мамы. В комнате было душно, где-то наверху монотонно играла синтезаторная музыка, а во дворе сдержанно побрехивала собака.

На столе у Медузы стояла шкатулка с ценностями – там хранились бисерные колье, перстни со стекляшками, забавные китайские заколки, браслеты, огромные янтарные бляхи, которые упорно дарила бабушка, и просто что-то пластмассовое, проволочное, стеклянное, перепутанное и абсолютно неопознаваемое. Рядом со шкатулкой лежала электронная игра с разными «тетрисами», немного заляпанная вареньем.

Медуза потянулась было к игрушке, но передумала и открыла шкатулку. Там, поверх всего остального, лежала завернутая в салфетку необыкновенная бусина. Медузе было немного стыдно нести ее домой – вроде не первоклашка и не сорока, чтобы подбирать с земли блестящее. Но бусина была такая удивительная, многоцветная, такая не драгоценная даже, а бесценная на вид. Медуза бережно положила ее на ладонь. Странно, но радужный шарик все еще был теплым. Было так приятно и спокойно смотреть, как бусина игриво меняет цвета, превращаясь из молочно-белой в густо-синюю или отчаянно розовую, а внутри, как крохотные рыбки, мелькают искорки и блестки. У Медузы даже как будто стала меньше болеть от духоты голова, и бугорки комариных укусов зудели уже не так отчаянно.

Какая-то тень мелькнула в большом зеркале, которое висело над столом. Наверное, по двору проехала машина, или ветер качнул занавеску. Потом послышался странный тихий звук, точно кто-то постукивал ногтями по стеклу, и опять в отражении будто что-то шевельнулось. Медуза машинально глянула в зеркало – и замерла, чувствуя, как холодеют щеки.

Из зеркала, окруженная мирными обоями в цветочек и по-домашнему подсвеченная тусклой настольной лампой, на нее смотрела та самая старуха – то ли старый гриб, то ли сложенный зонтик. Старуха неторопливо подняла обвислые поля шляпы, наверное, чтобы получше разглядеть Медузу. Глаза у нее были огромные, сияющие, злые. Сухая, желтоватая кожа готова была прорваться в тех местах, где особенно выпирали лицевые кости, а на остром подбородке белыми пружинками торчали три волоска.

«Это сон», – с облегчением подумала Медуза. Но все равно было жутко.

Старуха хищно выметнула вперед руку, Медуза попятилась, но зеркало удержало старуху в себе, и длинные гибкие пальцы негромко стукнулись о стекло изнутри.

– Старовата, – прошипела бабка. – Жестковата…

Тут Медуза заметила, что со старухиной шеи, туго стянутой высоким сборчатым воротником, спускается длинное ожерелье из крупных, как виноградины, переливающихся бусин. Совершенно таких же, как та, которую Медуза сжимала в мокром кулаке.

И старуха, перехватив ее взгляд, провела жуткими, иссушенными пальцами по ожерелью, намотала часть свисающей, наверное, до пола нитки бус на свое запястье.

– Бусы мои, бусины… – тихо, нараспев забормотала она. – Радужные ягодки… Бусы мои, бусины…

Медуза стиснула кулак еще крепче и почувствовала, что вдавленная в ладонь бусина из теплой постепенно превращается в горячую. Пришлось разжать немного пальцы, чтобы посмотреть, что с ней происходит. Бусина потускнела и теперь была пепельно-серой. Медуза поднесла ее поближе к глазам, старуха это заметила и рванулась вперед с такой силой, что зеркало треснуло в углу. Старуха сунула в тонкую трещину острый желтый ноготь указательного пальца, и Медуза с ужасом заметила, что самый его кончик высовывается с другой стороны. Ноготь омерзительно скреб по стеклу.

– Дай, – шипела старуха. – Да-ай!..