Ночной звонок

— Но как? — откликнулся живо Белов. — Козлова надо взять за загривок. Морозов не разобрался в этом смутном человеке. Я с Козловым беседовал сам: явно преступная личность. Прикидывается дурачком, играет в наивность, запутывает следы. Врет. Я разбиваю его вранье одно за другим: возвратился домой поздно, потерял берет и купил другой, оставил бутылку из-под вина. Он же не отрицает, что был в том самом подвале, где лежал труп Ермаковой. Фактами приперли — где же откажешься. Но теперь долдонит: не видел, не слышал, пьян был, не знаю, не помню... Морозов считает, что завхоз к убийству не причастен. Милое дело! Ссылается на криминалистику: следов крови на одежде не оказалось, отпечатки пальцев на расческе не Козлова. Ну и что? У него мог быть и сообщник. Надо прижать Козлова, а Морозов его отпустил. Я с этим не согласен, Василий Харитонович. С мягким сердцем ведет следствие Морозов. А с преступниками на мягком сердце далеко не уедешь. Я Морозова почти не знаю, не берусь судить о его деловых качествах, поскольку он пришел ко мне через ваши руки. Но дело Козлова надо вновь поднять, просмотреть свежим глазом-лазом.

Барабанов ждал продолжения исповеди капитана, и Белов не заставил себя долго ждать.

— Козлова нельзя было выпускать. Может, вы сами поговорите с прокурором, а я напишу что потребуется.

— Если есть сомнения, надо написать, конечно. Сомнения проверить еще и еще раз. А вдруг там и зарыта собака.

— Вот именно.

— Я сегодня поговорю с прокурором. А когда выходит из больницы следователь Романов?

— Наверное, не скоро. Видите, я почти начисто оголен, вот почему так долго ловлю преступников.

— Да, Романов бы пригодился. Заболел не вовремя. И болезнь-то прицепилась детская: дизентерия. Но ничего не поделаешь. Я сегодня думаю собрать ваши оперативные группы, всех, кто занимается делами Бушмакина и Ермаковой. Надо выслушать людей, помочь им.

— Надо помочь, Василий Харитонович. Романов болен, Варламов... Словом, надо помочь.

— Поможем. Соберемся у вас в отделении, я приеду в шесть вечера. А пока — сам еще раз все взвесь, обдумай. Значит, в шесть часов.

Подполковник поднялся. Белов не стал задерживаться, попрощался и деловито вышел. Походка у него теперь была далеко не такая, какой он входил в министерство. Шагалось легко, дышалось свободно. Друг он, начальник угрозыска, все-таки друг. Иной все не выложил бы, и разговаривал бы с тобой требовательно, жестко. Этот не ругал. Выслушал, протянул руку помощи.

Жаль, конечно, что придется делить лавры с министерством. Куда приятнее было бы заявить: «Изловили преступников своими руками!» Но поскольку розыски затянулись, время подперло к самому горлу, лучше прибегнуть к помощи министерства. Теперь-то уж в случае неудачи с Белова не взыщут — преступлением занимается сам отдел уголовного розыска, расследование ведется под его руководством.

Если бы не этот Варламов — копуха и добродей. Впрочем, Белов разъяснил ситуацию довольно ясно и определенно, подполковник обещал похлопотать о пенсии. Только теперь придется помалкивать даже при удаче — министерство взяло вожжи в свои руки.

Да, теперь лучше молчать. Но вот как держать себя Белову на бюро горкома партии? Что говорить? На министерство не свалишь. Ни-ни, ни под каким соусом. Министерство пилюлю проглотит без усилий, зато потом ка-ак даст под дых!

Так думал Белов, сбегая с крыльца на тротуар, шагая по улице в свое отделение. Шел он шумно, гулко постукивал по асфальту каблуками сапог.

XXI

Варламов пришел домой потускневшим, вконец расстроенным. Людмила Андреевна гладила белье. Она оторвалась от дела, посмотрела на мужа и безмолвно ахнула.

— Случилось что, Костя?

— Случилось, Мила, случилось.

Варламов, тяжело шаркая ногами, подошел к зеркалу, внимательно поглядел на себя, трогая пальцами лицо, седые волосы. Людмила Андреевна недоуменно, с тревогой следила за мужем.

— Ты что же это? Помирать собрался? Или на бал? Что-то не пойму.

— Сам ничего не пойму, Мила. Охо-хо, годы бегут. Как в романсе: быстры, как волны, дни нашей жизни. Раньше говорил: старею. Теперь поправка: состарился.

Варламов повернулся к жене, обнял за худенькие плечи, привлек к себе.

— Мила, меня сегодня в министерство вызывали, — взял маленькое лицо жены в широкие ладони, заглянул в глаза. — Предложили подумать об уходе на отдых. На пенсию.

Людмила Андреевна обессиленно села в кресло. Варламов поддержал ее, сам опустился на колени, положил руку ей на плечо. Но Людмила Андреевна быстро овладела собой, сказала бодро:

— Напугал ты меня. Я-то подумала, у тебя что-нибудь страшное случилось, заболел чем-то.

— И то правда, Мила, болею, — согласился майор. — Сердце болит за Бушмакина, за школьницу. И пока не изловлю преступников, поднявших руку на них, на пенсию не уйду. Так и заявил в министерстве. А если не раскрою преступления, вынужден буду уйти на пенсию с неизлечимой болью. Вот тогда — ложись и помирай.

Людмила Андреевна приласкала мужа, прижалась щекой к его выпуклому лбу, проговорила: