Ночные бульвары

Но на следующий вечер - это было на прошлой неделе - Робер снова прошел мимо "Нарцисса", и Мариaнна опять была там, только не за витриной, а снаружи... И он не смог пройти мимо.

- Добрый вечер.

Она посмотрела на него с безразличием и движение головы ее было так легко, что Робер не понял, кивок ли это.

- Ты меня узнаешь?

- И что дальше...

- Разрешаешь ли присесть?

- Ни в коем случае.

- Мерси, - сказал он, придвинул ногой стул и спокойно на нем расположился.

- Сейчас официанта позову, - пригрозила она.

- Не утруждай себя - эту работу я исполню сам. Что будешь пить?

- Ты что, не слышишь? Пойми, если еще совсем не одурел - я кое-кого жду и дождаться его собираюсь одна.

- При таком положении...

Он сокрушенно пожал плечами и встал. Потом добавил другим тоном:

- Оставим эту игру. Всё, чего я хочу, - это увидеть тебя в какой-нибудь день. Мне тебе кое-что нужно сказать.

- С этого и надо было начинать.

- Тогда считай, что это - начало. Хочу тебя видеть.

- Не сейчас.

- Когда?

- В другой раз.

Она перевела взгляд ему за плечо и на лице у нее появилась слабая улыбка. Робер машинально обернулся. К ним приближался низкий плотный мужчина с проседью в волосах.

- Добрый день, Мари. За вами, никак, ухаживают?

Голос у него был добродушный и самоуверенный.

Что было дальше, Робер не слышал. Он слился с толпой.

Это было на прошлой неделе. Но нет никакой гарантии, что и сегодня не повторится то же самое, если Марианна вообще когда-нибудь выплывет из этой толпы, колыхающейся у столов и навевающей морскую болезнь.

В поисках разнообразия Робер перевел взгляд на небо.

"Сначала пейзаж из шапок, потом людской поток, а теперь - небо. Хорошо, что, куда бы ни пошел, над тобой всегда будет кусочек неба, на котором можно дать отдохнуть глазам. Особенно такого, как сегодня - после дождя, с пухлыми облаками, подгоняемыми ветром все на восток и на восток, темными облаками, похожими на фиолетовый дым, от которых еще светлее делается синева, проглядывающая местами и переходящая в теплую зелень там, над самыми цинковыми кровлями. Красивы и небо, и лето, которое после дождя ощущается даже над Парижем, и огромные тяжелые кроны старых каштанов напротив, только ты давно уже перестал видеть эти вещи. Ты гроша ломаного за них не даешь, и погода интересует тебя в основном в смысле: надеть ли плащ или можно выйти в одном пиджаке."

Было девять часов и Робер уже знал, что Марианна не придет, а поскольку в это мгновенье мимо стола проходил официант, то он решил воспользоваться совпадением.

- Гарсон, одну "кальву".

- Люди с хорошими привычками "кальвадос" в этот час не пьют. Тем хуже. И мне один!

Это была Марианна. Она без дальнейших предисловий села напротив и лицо ее показалось ему еще утомленнее, чем в прошлый раз.

- Меня ждал?

Голос тоже усталый. Вопрос без любопытства.

- Да, тебя.

- А... Ну, вот и мы.

И когда официант поставил рюмки:

- Ты что-то хотел мне сказать.

Она в ожидании откинулась на спинку стула и скрестила ноги. Ноги она скрещивала небрежно, не одернув целомудренно юбку над оголенными бедрами. Робер вместо ответа поднял рюмку и разом опрокинул. Марианна легонько отпила, словно пробуя, затем проглотила остатки.

- Ты говорил, что хочешь мне что-то сказать, - повторила она.

- Пустое. Что я могу тебе сказать?

- Откуда мне знать? Тебе одному известно.

- То, что я хотел сказать, давно сказал. Ничего другого с тех пор придумать не смог.

- Тогда к чему была та комедия на днях?

- Так. Без глубоких причин. Хотел тебя видеть, и все.

- Вкусная отплата за несбывшуюся любовь, что ли?

В машинальной улыбке полных ярко-красных губ было что-то бесстыдное, однако Робер не ощутил желания реагировать.

Она смотрела на него без особого интереса и словно ожидала ответа. Потом сказала совсем без связи:

- Знаешь, а ты довольно сильно изменился. И не в лучшую сторону.

- Например?

- Например? Ставишь меня в неудобное положение...

- Ну, не деликатничай уж так.

- Я и не деликатничаю. Но перемен в тебе так много, что просто не знаю, с которой начать.

- Начни с чего хочешь, - безразлично предложил Робер, выплюнув на тротуар мокрый окурок и достав новую папиросу.

- Тогда начну с твоей отвратительной привычки разгуливать по всему рту сигаретой и беспрестанно барабанить пальцами по столу.

- Мелочи, - заметил Робер, перестав постукивать по мраморной плите.

- Неврастения - не мелочь.

Он не ответил. Только снова легонько застучал пальцами по столу.

- Да, ты довольно сильно изменился, малый. Состарился и даже подурнел. Когда-то ты был красавцем, Робер, а теперь подурнел.

- Я бы мог сказать то же самое о тебе, если б не был кавалером.

- Хорошо, хоть не говоришь. Теперь вижу, что кое-что с молодости у тебя сохранилось: злоба.

- Дело не в злобе. Дело скорее в возрасте.

- Могу тебя заверить, что больше двадцати восьми мужчины мне не дают.

- И столько тебе и есть....

- Именно так.

- Значит, когда-то я был влюблен в двенадцатилетнюю девочку. Хорошо хоть, что этого не поняли власти. Это ведь наказуемо, знаешь.

- Наказуемы лишь деяния. А деяниями, если мне не изменяет память, ты похвастаться не можешь.