Ночные гоцы

Тяжело дыша и втягивая воздух ноздрями, он глубоко заглянул ей глаза. Ключ был спрятан в ней, не в нем. Пылай ее глаза бесстыдным огнем желания, он не смог бы остановиться, пока не утолил бы его. Она пошевелилась, и его пальцы напряглись. У нее были карие глаза, и в них стояла глухая стена пустоты.

Он тихо вздохнул и ослабил хватку. Славная девушка, милая славная девушка-стрела. Она сделала все, что могла. Он потрепал ее по ягодицам, улыбнулся и мягко оттолкнул от себя. После долгого изумленного колебания она улыбнулась и медленно, шаг за шагом, стала отступать назад, во мрак. Отпечаток ее образа сохранялся на сетчатке еще несколько мгновений — большие глаза, гладкие волосы, робкая улыбка и мелкие белые зубы. Притви Чанд продолжал спать.

Мелодия дутара спускалась вниз по лестнице звуков. В самом низу ритмы встретились в последний раз и растворились в тишине. Воротник рубашки давил горло. Он поднялся на ноги, осторожно вышел из комнаты, и по переходам поднялся на крышу крепости.

Повеяло прохладой. Дневные облака уже разошлись и над головой нависало сводом мерцающих огоньков чистое небо. Облокотившись на парапет, он закурил чируту,[25] следя глазами, как уплывает на север и тает среди звезд струйка дыма. По ночам ветер почти всегда дул с реки. Он рассматривал черную громаду крепости, припавшую к земле у его ног.

Первоначальное, совсем небольшое здание было построено в шестнадцатом веке, на самой заре Могольского владычества, одним из Раванов. К наружным укреплениям явно приложил руку французский инженер — Притви Чанд утверждал, что уже при другом Раване, в 1710 году, один из учеников Вобана[26] был приглашен перестроить крепость. Ее по очереди брали все снова и снова мараттхи, раджпуты, Моголы и, наконец, англичане. Уже пятьсот лет Раваны управляли из нее своими владениями: как самодержавные владыки, как наместники Моголов и данники мараттхов, и наконец как пленники и игрушка англичан. Их хватка то ослабевала, то усиливалась вновь, но никогда не исчезала совсем. Крепость продолжала жить вместе с ними. Рани по-прежнему давала аудиенции в огромном нижнем зале; по переходам по-прежнему сновали солдаты и слуги; и хотя сейчас темницы пустовали и населяли их только летучие мыши, но разные мелочи — запах аммиака, кучки обызвестковавшегося кала по углам — свидетельствовали, что еще недавно, может быть, только вчера или в прошлом месяце, в них были заключенные, и что они будут и впредь.

Но на самом деле крепость умирала — вся эта громада влачила призрачное существование. Родни медленно прошел по дорожке вдоль парапета и остановился у южного фасада, над гаремом. Фонтаны, когда-то услаждавшие скучающих женщин, высохли; мраморные беседки, выстроенные в подражание Эль Хадамайну,[27] обезлюдели. Князья умерли, былые споры улеглись. Вокруг него теснились толпы владык, бесследно исчезнувших в водоворотах истории и ныне лишенных всего, неподвластных времени. Каким великолепным сплетением шелка и стали все это было когда-то!

Он вздрогнул, ощутив костями веяние смерти, думая о древесных корнях, проросших сквозь каменную кладку, о листьях лилий и речных водорослях, которыми заросла вода у подножия бурого утеса. Прошло по меньшей мере пятьдесят лет с тех пор, как лодки с балдахинами последний раз увозили по реке раджу и его придворных. Теперь собаки то и дело бегали взад-вперед через калитку, проделанную в главных воротах, и задирали ноги под аркадами, а под северной стеной смердела помойка. Когда-то роскошные мундиры солдат личной охраны висели лохмотьями.

Очертания земли проступали густой чернотой на черном горизонте. Он смотрел, как мерцают караульные огни в его лагере, в миле вверх по течению.

Он никогда не разговаривал с нею по ночам, и сам не знал, почему ожидал ее прихода. Облокотившись на парапет, он повернул голову. Она была здесь — бледный овал лица в слабом сиянии золота и серебра. Сари окутывало ее плечи, в разделявшем черные волосы проборе светились звездочки, черные глаза были устремлены на него — и никогда еще они не казались ему такими огромными и выразительными. Губы выкрашены темной помадой, на лбу нарисован круглый красный знак касты, а на правой руке искоркой огня горит рубиновое кольцо. Он знал, что она вовсе не удивилась, застав его на крыше.

Она оперлась на парапет рядом с ним и, с минуту помолчав, мягко спросила:

— На что вы смотрите?

— На огни. Там мой лагерь.

Она непринужденным движением положила руку ему на рукав.

— Почему вы не позволяете мне поехать посмотреть на него? Это же мои владения. Я хочу знать, на что похож сипайский лагерь. Покажите мне его завтра — прошу вас.

Он улыбнулся и глубоко втянул дым в легкие.

— Нет, мадам. Этого я делать не стану.

Он почувствовал, как она на мгновение напряглась и тут же расслабилась. Она вздохнула, не убирая руку с его руки: