Ночные грехи

Том намазал маслом кусок домашнего хлеба и протянул Ханне. Ей было стыдно признаться в своей слабости, и Том видел это ясно, так же как и раньше, в своем доме, она постеснялась поплакать на его плече. Она всегда была слишком смелой, независимой. Ему было мучительно больно смотреть, как и теперь она старается пройти через испытания, как положено Ханне Гаррисон, которую все знали в Оленьем Озере, знали и любили за спокойствие, стоическое и уверенное поведение, за достаточную мудрость при решении чужих проблем. Спокойствие и уверенность теперь разрушены, уничтожены единственным ударом. Она потерялась, и Том, увы, не видел ни единой попытки со стороны Пола помочь ей сориентироваться.

Каким же слепым должен быть человек, чтобы, имея возможность постоянно видеть Ханну, не замечать, какая драгоценность находится рядом с ним?

— Я знаю, все стараются помочь, — сказала она слабым, напряженным голосом. — Они такие замечательные, это просто… это… Это — все так… неправильно…

Она подняла голову и посмотрела на него, боль и смятение плавали в ее голубых глазах. Ее волосы были все еще в беспорядке после бейсболки. Вьющиеся золотые пряди упали на лоб и струились вниз по щеке. Она была похожа на ангела, который долго спускался на землю со своего облака.

— Это неправильно, — прошептала она. — Это как будто мы на поезде, который слетел с рельсов, и никто не может остановить его. Я хочу заставить его остановиться.

— Не думаю, что мы сможем, Ханна, — признался он печально. — Мы можем только держаться крепче в этой поездке.

Он потянулся через стол и молча предложил ей руку. По понятным причинам, простым причинам, в которых он не признался бы даже в самых глубоких, дальних и тайных уголках своего разума. По причинам, которых она никогда не могла знать и, вероятно, даже о существовании которых она никогда не будет подозревать. Так разве это плохо? Но лучше не отвечать себе на этот вопрос, потому что тогда посыпались бы новые, а вот на них ответить было бы сложнее. Ничто не имело значения в этот момент, кроме того, чтобы дать Ханне некоторое утешение, какой-то знак, что она не одинока.

Единственная слеза просочилась сквозь ее ресницы. Ханна медленно скользнула рукой по столу и дотронулась до его ладони. Их ладони точно совпали друг с другом, пальцы непроизвольно переплелись. От теплоты соприкосновения и неясных чувств, что зашевелились внутри, у Ханны широко распахнулись глаза.

— Я изменил бы все для вас, если б мог, Ханна, — выдохнул он. — Если бы я мог сотворить чудо, я сотворил бы его сразу.

Ханна подумала, что ей следовало бы поблагодарить его, но не смогла высказать ни слова. Казалось, она не смогла бы сделать ничего, кроме как ухватиться за его руку и держать ее, чувствуя спокойную силу и уверенность, которые он предложил ей. Она не могла освободиться от чувства злой иронии, что единственным человеком, готовым разделить ее бремя и помочь ей выдержать это испытание, был не ее муж, а ее священник.

Она почувствовала вторжение за секунду до того, как раздалось покашливание Альберта Флетчера. Ощущение его гнева и неодобрения испортило момент, как если бы ее кожу испачкали сажей. Ханна резко перевела взгляд на подвальную дверь и мысленно прокляла себя и Флетчера. Она поспешила освободиться от крепкой хватки руки отца Тома. Как долго Флетчер стоял там? У него что, не было другого дела, как шпионить за ними или, нахмурившись, глядеть, как будто поймал их за чем-то предосудительным? И у нее не было причины чувствовать себя виноватой… Но она почувствовала себя именно так.

— Привет, Альберт! — Том отпустил руку Ханны и прижал свою к груди. — Ты что, решил довести нас до сердечного приступа, так, что ли? Что, черт возьми, ты делал в подвале?

Дьякон окинул его мрачным взглядом. Он был одет в свои обычные черные брюки, водолазку и старую утепленную куртку — привычка, которая, возможно, выросла из траурной одежды после смерти жены или из его навязчивой идеи с церковью. В руках он держал картонную коробку внушительного размера с водяными разводами, покрытую белой пленкой плесени. Ее затхлый запах начал перекрывать аромат тушеного мяса.

— Я разбираю чулан.

— В конце подземелья? — Том вздрогнул от отвращения. — Барахло валяется там с Воскрешения Христова. Что тебе от него надо?

— Это история. А она заслуживает сохранения. — Дьякон бросил мрачный взгляд на Ханну. — Извините, если я прервал что-то.

Том отодвинул свой стул от стола и поднялся, стараясь сдержать темперамент. Только Бог может судить его! При всей набожности Флетчера, он не был Богом или даже разумной его заменой.

— Доктор Гаррисон нуждалась в прибежище. А как я слышал, мы должны предлагать приют и отдых. — В голосе отца Тома мелькнули язвительные нотки.

Казалось, Флетчер смотрел сквозь него.

— Конечно, отец, — невнятно бросил он. — Если позволите…

Флетчер кивнул Ханне и выскользнул через черный ход, оставив за собой напряженность, повисшую в воздухе. Стараясь избегать пристального взгляда Тома, Ханна встала из-за стола и стащила со спинки стула свое пальто.