Ночные грехи

Пол обычно с готовностью свидетельствовал, что у нее нет желания заниматься работой по дому. Она справлялась с самыми необходимыми делами, но никогда не получала от этого удовольствия. Это была только домашняя работа и ничего кроме, и казалось, что она никогда не заканчивается. Все дела нужно начинать снова в тот же момент, как она только что закончила их. Эта рутина отнимала время, которое она лучше провела бы с детьми. Она проклинала каждую секунду, которую тратила на чистку ковров пылесосом, вместо того чтобы играть с Джошем. Она проклинала Пола, приговорившего ее к выполнению этой неблагодарной работы. Она давно наняла бы кого-нибудь, кто приходил бы и делал уборку, стирал белье и раз в неделю пек свежее печенье, если бы не Пол с его постоянной долбежкой об отсутствии у нее стремления вести домашние дела.

В доме его матери всегда пахло лимонным маслом и воском для полировки мебели. Его мать всегда тратила субботу на выпечку хлеба, сладких рулетов и печенья. Ханна указала ему однажды, что он ненавидит свою мать, никогда не навещает ее, женился на полной противоположности и поэтому не имеет никакого права жаловаться.

— По крайней мере, я знал, что она — моя мать. По крайней мере, мой отец знал, что она — женщина…

— Ты тоже знал бы, что я женщина, если бы я не валилась с ног от усталости, доводя этот дом до твоих немыслимо высоких стандартов…

— Дом? Тебя никогда не бывает в этом чертовом доме! Ты день и ночь в больнице…

— Мне приходится думать, что спасение людей немного важнее, чем уборка и выпечка булочек к кофе!

Удивительно, что она помнила конкретно эти гневные слова так хорошо; их было слишком много в последнее время.

Вздохнув, Ханна поднялась и, пройдя гостиную наискосок, подошла к большому окну, в котором, как на картине, виднелось озеро. Изогнутое, как дверная ручка изо льда, Оленье Озеро было около десяти километров в длину и около двух в ширину, с полудюжиной маленьких заливчиков, врезающихся в лесистые берега. Обычно вид озера приносил ей умиротворение. Но сегодня он только усилил ее чувства беспокойства и одиночества.

Автомобили опасно припарковались на скользкой, покрытой снегом обочине Лейкшор-драйв. Репортеры располагались лагерем, как гиены, ждущие объедков после львиной охоты. В ожидании любых обрывков новостей. Надеясь на ее появление, когда они смогли бы рвать ее на части своими вопросами. Зелено-белая патрульная машина стояла на подъездной дорожке к дому — ее охрана, которую прислал Митч, да благослови его Бог! В миле на север хижины любителей подледного лова, как разноцветные грибы, усеяли безлесный подход к озеру. Но сегодня никто не приехал ловить рыбу. Короткий зимний день исчезал, уступая место густым сумеркам. В окнах домов, расположенных по берегу озера, загорались огни, но в окнах школы было темно. Лед на озере напротив школы был расчищен от снега, и обычно дети могли кататься там на коньках, но сегодня вечером ни одного ребенка тут не было. Из-за Джоша.

Из-за меня.

Как рябь от камня, брошенного в водоем, известие о страшном событии мгновенно распространилось и коснулось жизней людей, которых она даже и не знала. Все расплачивались за ее грех. Он казался таким незначительным, просто промахом, ошибкой, которую можно и простить. Но никто не простил бы ее, меньше всего сама Ханна. Джоша не было, а ее приговорили к этому наказанию — сидеть дома и не делать ничего, в то время как ее соседи наводили порядок, а полицейский за ее кухонным столом читал роман в мягкой обложке.

Нет ничего хуже ожидания.

Ханна отвернулась от окна и посмотрела на женщину, одну из тех, у которой также пропадал ребенок. Еще один нежелательный посетитель. Она не знала, что хуже — принимать сочувствие от друзей или от незнакомцев. Она ненавидела этот женский взгляд «я-была-в-таком-же-положении-что-и-ты»…

Женщина стояла около нее, типичная жительница пригорода или сельской местности в вязаном костюме с латунными пуговицами, с темно-рыжими гладкими волосами до плеч.

— Я прошла через это два года назад, — доверительно начала женщина. — Мой бывший муж украл нашего сына.

— Вы боялись за его жизнь? — без обиняков спросила Ханна.

Женщина нахмурилась и немного подумала.

— Ну, пожалуй, нет, но…

— Тогда простите, но я не думаю, что вы можете знать, что я сейчас чувствую.

Не обращая внимания на обескураженное выражение лица женщины, Ханна прошла мимо нее в кухню.

— Но у меня до сих пор травма! — крикнула женщина ей вслед звенящим от возмущения голосом.

Полицейский оторвался от книги. Весь его вид показывал огромное нежелание вмешиваться в эту сцену. Ханна не осуждала его. Ей и самой очень бы хотелось избежать ее тоже.