Ночные легенды

Вслед за родителями он брел через обширную зону аттракционов. Здесь размещалось несколько тиров, колышки для набрасывания обручей, стояли столики со всевозможными головоломками и азартными играми. Тут и там зазывалы мужскими и женскими голосами сулили чудесные призы – но не было видно никого, кто бы нес набивного слона или плюшевого мишку, которые, пусто поблескивая стеклянными глазами, рядами стояли на верхних полках игровых стендов. Если говорить точнее, то выигравших не было вообще. Те, кто считал себя заправскими стрелками, напропалую промахивались. Дротики отлетали от пробковых кругов, обручи неизменно шлепались мимо колышков. Всюду были разочарованность и порушенные надежды. Уже становилось заметно, что улыбки начинают блекнуть, а на ветру слышался плач расстроенных детишек. Лукаво перемигивались деляги из своих будок, зазывая вновь прибывших, у которых еще была надежда урвать удачу.

Уильям не заметил, как отбился от родителей. Еще с минуту назад они были здесь, рядом, и вот уже весь цирк как будто чуть сдвинулся, бесшумно сместился по огромному кругу, так что Уильям уже стоял не среди игр и каруселей, а на самой окраине цирковых вагончиков. Отсюда он мог видеть огни аттракционов, слышал приглушенные крики ребятни на каруселях, но все они были укрыты от него перевозочной техникой и палатками. Эти выглядели грязнее и поношеннее тех, что вблизи циркового шатра: ткань где неряшливо залатана, где порвана, фанера на вагончиках тронута плесенью и ржавчиной. На земле были лужи отходов, а в воздухе висел стоялый запах дешевой кормежки.

Робко, уже немного пугаясь, Уильям шажок за шажком начал крадучись пробираться обратно к родителям, переступая через канатные растяжки и огибая буксирные балки вагончиков, пока наконец не поравнялся со стоящей особняком желтой палаткой. Снаружи здесь стоял украшенный воздушными шарами красный драндулет на полусдутых колесах и с клаксоном-грушей. Из палатки доносились сипловатые голоса, и тут Уильям понял, что наконец-то отыскал клоунов. Он подобрался ближе и лег на живот, чтобы можно было подглядывать в палатку снизу (ведь иначе, завидев со входа, его, конечно же, отправят, и тогда ничего не разузнать).

Взгляду открылись пошарпанные туалетные столики с ярко освещенными зеркалами в обрамлении лампочек, работающих от невидимого, гудящего где-то генератора. За столиками сидели четверо в костюмах попугайской раскраски: сочно-вишневой, едко-зеленой, цыплячьи-желтой и огненно-оранжевой. На ногах у них были здоровенные ботинки с уморительно раздутыми носами. Все четверо были лысы, но без грима. Вот досада: это были всего лишь люди. Пока еще не клоуны.

На глазах у Уильяма один из тех четверых взял тряпочку и смочил ее жидкостью из черного бутылька. Хмуро оглядев себя в зеркале, он поднес тряпицу к лицу и провел. Там тут же прорезалась белая линия, а также угол большого красного рта. Человек провел еще раз, размашистей, и на лице возникли круглые красные щеки. Наконец он окунулся лицом в салфетку и взялся яростно ею натирать. Когда он отнял ее от лица, та была измазана гримом телесного цвета, а из зеркала смотрел размалеванный клоун. Примерно тем же сейчас занимались и остальные, оттирая грим, под которым скрывались клоунские личины. Только они совершенно не были ни смешны, ни симпатичны. Да, действительно, эти люди смотрелись клоунами. Их толстенные губы лыбились от уха до уха, глаза смотрели из клоунских овалов, на щеках краснели жирные круги, однако прыщавая кожа была недужно сморщена, а белки глаз желты и прокрыты кровяными прожилками. Поражали сероватой белизной их голые руки, напоминающие то ли дешевые колбасы, то ли куски сырого теста. Апатично двигаясь, они что-то бормотали на языке, который Уильям слышал впервые (похоже, они разговаривали скорее сами с собой, чем друг с другом). Язык казался очень старым и каким-то непередаваемо чужим; Уильяму становилось все страшней. Некий голос у него в голове вторил тем словам словно эхом, как будто их вблизи кто-то специально для него переводил.

«Дети, – деревянно скрипел голос. – Мы их ненавидим, этих замарашек. Дурачье – они смеются над тем, чего не понимают. Хохочут над тем, чего должны страшиться. Но уж мы-то знаем. Мы знаем, что скрывает цирк. Знаем, что скрывают все цирки. Гнусные дети. Мы заставляем их смеяться, но когда можем…

Забираем их!»

Тут крайний из них повернулся и вперился в Уильяма взглядом; влажные руки схватили мальчика и из-под свернутой рулоном парусины заволокли в палатку. Двое клоунов, до этого момента невидимых, опустились рядом с ним на корточки, прижимая к полу. Попытка Уильяма криком позвать на помощь была пресечена ладонью одного из клоунов, сдавившей ему губы.