Ночные легенды

Церковь в Черных Песках снова стоит в запустении, а у деревни теперь новый голова. В 1941 году на тот берег упала немецкая бомба, но почему-то не взорвалась. Вместо этого она утонула в песке, а извлечь ее обратно так и не получилось. Напрашивается вывод: если в тех песках утонула авиабомба, то почему там не может сгинуть человек? И тогда тот кусок побережья обнесли колючей проволокой и поставили знаки «вход воспрещен».

Уэбстер ошибался: старые боги забываются не так уж легко. Иногда на том пустынном отрезке берега задувает безлюдный ветер, и тогда над песком там взвиваются причудливые косматые фантазмы, удерживая форму на считаные секунды, прежде чем развеяться и пасть наземь безымянными кучками. Пройдут, возможно, годы, а то и десятилетия, но процесс завершится, и они все-таки добьются своего.

Ибо медленно, но верно они съедают те запретные знаки.

Клоунами не становятся

В городишки на севере цирк заезжает редко. Уж слишком они разбросаны, а народец в них слишком бедный, чтобы оправдать расходы на перевозку животных, реквизита и работу циркачей в номерах. Стоит ли ради этого вставать становищем у заброшенных дорог и неделю выступать перед полупустыми рядами? Отражения ярких цирковых фургончиков в грязноватых зеркалах придорожных луж смотрятся как минимум неуместно, и даже купол циркового шатра отчасти словно сдувается, лишаясь своей бравурной притягательности на фоне оловянно-тяжелых туч и нескончаемого мелкого дождика.

Бывает, что в сезон чёса здесь с недельку кочует какая-нибудь забытая телезвезда, или музыкант-однодневка из семидесятых пробует зажигать перед выходной публикой в одном из мрачноватых, похожих на приземистые ящики клубов в более-менее крупных пригородах, но чтобы цирк… Цирк здесь гость редкий. Поистине сказочный.

За все свои десять лет жизни Уильям не припоминал, чтобы в их городок хоть раз приезжал цирк, хотя родители как-то рассказывали, что в тот год, когда он родился – в самом его начале, – цирк у них все-таки выступал. Мама говорила, что почувствовала, как Уильям у нее в животе брыкнул ножкой как раз в тот момент, когда погасли огни и на арене появился первый клоун; получается, будущий Уильям как будто сознавал то, что происходит вне его красноватого мира. С той поры большой шатер ни разу не разворачивался в большом поле возле леса. Не рычали здесь львы, и ни один слон не оглашал своим трубным ревом здешние окрестности. Не крутились на трапециях акробаты, и шпрехшталмейстер[15] во фраке не выходил на манеж. Не было и клоунов.

С друзьями у Уильяма обстояло неважнецки. Было в нем нечто, отчуждающее сверстников, – быть может, угодливое желание радовать, что нередко является оборотной стороной чего-то более темного и тревожного. Изрядную часть своего свободного времени он проводил один, а школа для него была своеобразным движением по натянутому канату между потугами быть замеченным и обоснованным желанием не получать тычков, обычно сопутствующих этим потугам. Меленький и хилый, Уильям не мог противостоять своим мучителям, а потому развил стратегию, как их удерживать на расстоянии. В основном он пробовал их рассмешить.

Удавалось это ему не всегда – точнее, редко. Вообще жизнь в таком месте мало радовала яркими красками, а потому первые афиши, что появились в магазинных витринах и на фонарных столбах, наполнили Уильяма удивлением и восторгом, окрашивая блеклые улицы городка яркими цветастыми пятнами. Афиши были желтые с оранжевым, зеленым и синим, а по центру каждой красовалась фигура шпрехшталмейстера в красном пиджаке, с невиданным цилиндром на голове и бойкими усами, завернутыми как спиральки. Со всех сторон его окружали звери – львы, тигры, медведи, – а еще (вот это да!) танцоры на ходулях и женщины в трико с блестками, грациозно парящие под куполом. Углы занимали клоуны с большими круглыми носами и нарисованными улыбками. Афиши сулили интермедии и скачки цирковых лошадей, а еще всевозможные трюки, которые прежде никогда не демонстрировались на публике. «Прямиком из Европы! – кричали афиши. – Всего один вечер – цирк «Калибан»!» Из всех возможных дат циркачи выбрали девятое декабря, день десятилетия Уильяма.

У того ушло всего несколько минут, чтобы разыскать тех, кто расклеивал афиши. Он застал их на одной из боковых улиц, где они с помощью стремянки клеили очередную афишу, возвещающую о грандиозном представлении. Холодный северный ветер грозил опрокинуть и сдуть карлика в желтом костюмчике, который сейчас тянулся на цыпочках на самом верху лестницы, пытаясь повидней приладить афишу к верху фонарного столба. Снизу стремянку удерживали лысый силач в коленкоровой накидке, а также худой мужчина в красном френче. Уильям, сидя на своем велике, молча во все глаза на них смотрел. Под его взглядом мужчина в красном пиджаке обернулся, и Уильям увидел те самые усы-спиральки над ярко-розовыми губами.

Шпрехшталмейстер улыбнулся.

– Ты любишь цирк? – спросил он.