Ночные птицы. Памфлеты

«...Конечно это было! А встретились мы впервые с Галаном в Киеве зимой 1944 года. Я прилетел из партизанского тыла к начальнику штаба партизанского движения генералу Тимофею Строкачу. А перед тем, как меня отправить, генерал Бегма подарил мне штатский костюм. Ну, я и надел его под польский мундир, чтобы не так холодно было лететь в «кукурузнике». В номере одной из киевских гостиниц, какой— сейчас не помню, нашел польского писателя Ежи Путрамента. У него был еще один человек — Ярослав Галан. Имени его я до этого еще не слышал. Обратил внимание на то, что он был худо одет. Сидим, разговариваем, Галан меня расспрашивает о жизни в партизанском тылу. Тут я и рассказал ему об этом случае, который увидел под Сарнами. Галан записывает мои слова в блокнотик, а я вижу слезы у него на глазах. Он мне и до этого понравился, а теперь еще больше. Понял я. что ему и горько и обидно, что такие выродки имеют какое-то отношение к украинскому народу, вернее, так страшно его предают».

«А наша встреча закончилась довольно странно,— оживляясь добавил адмирал.— Посмотрел я на Галана, на его обшарпанный вид и сказал:

«Можно вам сказать наедине несколько слов? Зайдем со мной в ванну!»

...Ни Путрамент, которого мы оставили одного, ни Галан, который пришел за мной, озадаченный, в ванну, не понимали, что стрельнуло мне в голову.

«Раздевайся, брате,— сказал я Галану, когда мы остались вдвоем.— Твои лахи уже ни до чего, а мне это убрання не нужно!»

С этими словами я снял мундир и сбросил потом с себя штатский костюм, который подарил мне генерал Бегма. Ярослав Галан сперва отказывался принять этот неожиданный подарок, а потом, когда я объяснил ему, что мы свои люди и нам этот «велькопанский цирлих-манирлих» в отношениях абсолютно ни к чему, разделся и сложил в кучу свою потрепанную на военных дорогах одежду. К счастью, у коридорной оказался утюжок. Она выгладила костюм Галану, он крепко пожал мне руку, сказал: «Вы хороший человек», и мы расстались друзьями...»

Эта бытовая история, услышанная из уст Собесяка, несколько отвлекла мои мысли от грустных воспоминаний о времени, когда кровавили нашу землю западные «культуртрегеры» с надписью «Готт мит у не» на немецких поясах и их распаленные ненавистью сообщники. Мне припомнилась первая встреча с Галаном, в редакции выходившей тогда во Львове польской партийной газеты «Червоны штандар». Я восстановил в памяти облик Ярослава Александровича в сером, слегка великоватом, но хорошо сшитом костюме, из-под которого выглядывала защитная гимнастерка. И еще я подумал о том, что не призывы к христианскому смирению и другим божьим благодатям, за кулисами которых пышно расцветала в годы оккупации старая заповедь «убий», а именно решительные действия честных, открытых, видящих будущее, таких людей, как Бринский, Собесяк, Ярослав Галан, сделали возможной нашу встречу в родной Москве в дни двадцатилетия Победы над гитлеровской Германией. И острой болью отозвалось в сердце сознание и сожаление о том, что Ярослава Галана нет с нами в эти дни.

* * *

Давно уже заросли будяками и чертополохом безыменные могилы всех этих черных, буй-туров, демьянов, орестов, чмилей, стахуров и Лукашевичей, которые, как говорит украинская пословица, пытались мотыгой замахиваться на солнце, идти против воли народа и исподтишка гуцульскими топориками убивать лучших его сыновей. Исчезло, кануло в Лету их пресловутое «подполье», и давно осыпались, прогнили последние схроны-бункеры, вырытые в лесах и оврагах, гробы для живых.

Жестоко ошибся презренный убийца, поповский выкормыш Илларий Лукашевич, докладывая своему фюреру Щепанскому под мостом у Гамалеевки, что писателя-атеиста Ярослава Галана нет.

Неправда! Он есть! Он жив! Он жив, как и его друг Степан Тудор. Галан с нами и сегодня, как бы ни хотели его видеть мертвым клерикалы и все враги коммунистического мировоззрения. Как и все настоящие, честные люди, вышедшие из народа, знавшие его извечные думы и чаяния, помогавшие ему идти к солнцу и сбивать преграды на своем пути, писатель Ярослав Галан и его книги не умрут никогда в памяти народной.

Рассказывая в одном из лучших своих памфлетов, «Сумерки чужих богов», о полном крахе многолетних вожделений митрополита Шептицкого, Ярослав Галан писал:

«Созванный в начале 1946 года собор униатского духовенства единодушно принял решение о полном разрыве с Римом и к тому же призвал верующих. Униатская церковь умерла год с лишним после смерти своего усерднейшего заступника— графа Шептицкого.