К вечеру еще больше похолодало. Пошел мокрый снег, набухшей ватой он облепил дома и деревья. Мои пожилые сердобольные соседки на кухне волновались: погибнут молодые листочки на деревьях. Уложив Катеньку, я рано улеглась. Мишка как всегда заперся в своей каморке. Посреди ночи раздался звонок, Мишка вышел открыть. Я услышала громкий, истерический голос Джона. Он все повторял «Смотри» и еще какое-то слово, которое я никак не могла разобрать. Накинув халат, я пошла посмотреть, что происходит? Приоткрыв дверь, я увидела большую с запекшейся на лице кровью голову Джона. Мишка начал меня выталкивать: «потом, потом». Джон как будто меня не узнал, на секунду замолчал и снова начал кому-то угрожать и повторил то слово, я опять его не расслышала, Мишка твердил свое: «потом, потом». Я присела на тахту и ясно услышала, он несколько раз будто провыл: «Оскопили, оскопили». Тут я вспомнила, — у него были расстегнуты штаны.
В прихожей послышалась возня, стукнула дверь в общий коридор. Я вскочила с постели — разбудят соседей. Они оба уже неслись по лестнице на улицу. Я закрыла входную дверь и вернулась ждать Мишку. Он вернулся довольно быстро, сказал: с милиционерами отправил его на скорой помощи в Бехтеревку.
В ту ночь мы долго не могли заснуть. Говорили: конечно, может быть, это у Джона наследственное. Детдомовское голодное детство в военные годы. Страшные неудачи, ему нужен был хоть один настоящий успех, возможно, болезнь проявилась бы не так рано. Ни на чью судьбу он больше не повлияет… Нет, говорил же Иван: если бы не Джон, его жизнь была бы тусклой, он никогда не совершил бы никакого гражданского поступка. Да что Иван, а мы? Сам Джон любил повторять: "Я человек витаминный". Его витамины в нас, во всех, кто знал его, они в нашем городе.
1974-75 гг.