Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945

– Сядем, – нарочито бодро отвечаю я. – Там огромное поле. Да и перед парнями класс показать надо. Так что старайся, Анна.

Я стреляю из ракетницы во все стороны и тут же вижу свет. Нет, это не оптический обман, а действительно мигание приводного прожектора и вспышки разноцветных ракет.

– Аэродром, Анна! Держись!

Когда мы приземлились, зарулили и осмотрелись, то не увидели вокруг себя ничего. Ничего, кроме летящего косого снега, перемешанного с туманом и дождем. Я не спеша вылезла из кабины. Отошла к консоли крыла. Посмотрела на самолет. Он тоже устал и измучился. Мне захотелось его погладить.

– Как огонек над Данцигом? – встретил нас вопросом словоохотливый дежурный.

– Приличный.

– Я днем там был. Совсем взбесились гады! А вы не беспокойтесь за свою «стрекозу». Осмотрим, подправим и о вас в полк сообщим, чтобы не волновались. Завтракайте и заваливайтесь спать.

Я взмолилась:

– Не хочу есть. Поспать бы…

Утихшая было в борьбе с непогодой головная боль вернулась с еще большей силой. Меня не стали уговаривать, повезли отдыхать, а Анна отправилась с ватагой летчиков в столовую. Я уснула мгновенно, и не знаю, сколько бы еще проспала, если бы не стук в дверь.

– Вынужденные, подъем! Звонили из вашего полка, требуют…

Я вскочила, чувствуя себя преотлично. Путина была уже на аэродроме. Наша машина сияла чистотой. Механики залатали небольшие пробоины и хорошо помыли ее. К нашему полку везде относились хорошо. Это только поначалу посмеивались, не доверяя. Когда мы только прилетели на фронт, то парни со смеху помирали.

– Ты слыхал? – говорили они друг другу. – Женский полк…

– Да ну-у… Неужто весь из баб?

– Вот хохма!

А через восемь месяцев тяжелых боев нам гвардейское звание присвоили. Но это было давно, и мы уже успели привыкнуть к братскому отношению, к вниманию, и потому было странно видеть неулыбчивого капитана, который подошел к нам и официальным тоном потребовал мою карту и бортовой журнал.

– Зачем это вам? – капризно спросила я.

Желая сгладить неловкость, летчик, приглашавший нас на завтрак, сказал:

– Наш штурман полка Александр Ефимов. Он беспокоится, можно ли вас выпускать.

– Можно. – Я протянула планшет капитану Ефимову и не без кокетства сказала: – Проверяйте, товарищ штурман. Что вам угодно знать?

Наверное, мне не следовало было говорить с ним в подобном тоне.

– Прошу определить элементы разворота группы самолетов, – строго, как на экзамене, сказал он, – при данных истинной воздушной скорости самолета ведущего, угла крена ведущего, ширины строя…

Я уставилась на капитана: в своем ли он уме?

– Я группы не вожу. Мы в одиночку летаем.

– Хорошо… Вот вам задача на расчет элементов разворота одиночного самолета. – И выдал мне такую задачку, что я, заикаясь, пролепетала:

– Я… мы… Я это не проходила.

– Пройди здесь, – сказал он и быстро стал объяснять ее решение, тактично отведя меня в сторону от ребят. Взяв мой планшет, он проверил проложенный мною маршрут, попутно задавал вопросы о ветре, времени полета, о характерных ориентирах.

– Зачем это вам? – удивилась я. – Ведь мы такую ночь пережили! И не заблудились.

– Сейчас я отвечаю за вашу безопасность. Погода изменчива. Хочу быть спокоен за вас.

– Спасибо, капитан.

Мы летим домой. Настроение отличное. Ребята хорошо нас проводили. Я улыбаюсь сама себе. У Ани тоже, видно, хорошее настроение.

– Штурман, – спрашивает она, – а капитан зачем тебя в сторонку отвел?

– Много будешь знать, скоро состаришься.

– Ух, испугала! Я и так старуха. Мне уже двадцать четыре.

– И правда, – соглашаюсь я. – Старушка.

– Злой капитан? – не унимается Анна.

– Нет, заботливый. И если хочешь знать, мне он очень понравился.

– Где-нибудь встретитесь.

– А где? – Я почему-то вздохнула.

На аэродроме нас встретила механик Мотя Юродьева и сообщила, что не вернулось еще пять экипажей: Серебряковой – Павловой, Сыртлановой – Петкилевой, Юшиной – Лошмановой, Амосовой – Мяснянкиной, Рыжковой – Яковлевой. Мне стало страшно. Мгновенно вспомнилась ночь на 1 августа сорок третьего года, когда не вернулось четыре экипажа. В общежитии на нарах пустовало подряд восемь спальных мешков.

Не знаю, сколько времени прошло, но я вдруг услышала звук мотора. Сел самолет. По хвостовому номеру узнала: Рыжковой. А потом одна за другой сели еще три машины. Я ожила. Вылезла из кабины и побрела к командному пункту. Командир полка охрипшим голосом кричала в трубку, спрашивая все окрест лежащие аэродромы, нет ли у них нашего экипажа. Отовсюду поступали неутешительные сведения: нет!

А в комнате на столе стояли расставленные Серебряковой шахматные фигуры. Никто не дотрагивался до неоконченной партии. «Вернусь – доиграем», – сказала она, уходя в полет. Я не отрываясь глядела на фигуры, как бы требуя ответа на мучивший меня вопрос: где же они, где девчонки?!

«Ничего существенного»