Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945

Ирина взяла курс на восток. Что же предпринять? Садиться с бомбой опасно, может оторваться при приземлении, и тогда… ладно, если сами взорвутся, но погубят и всех, кто на аэродроме будет. «Что же делать? Что же делать?» – один и тот же вопрос сверлил мозг. А аэродром между тем приближался.

– Дай красную ракету, – сказала она штурману, – посажу у самого края, подальше от КП.

– А вдруг там канавы, рытвины?

– Не думаю. Площадку готовили хорошо.

Земля приближалась. Наконец толчок – машина покатилась по неровной поверхности и остановилась. Из кабины выскочила штурман.

– Надо же… Висит, проклятая! – донеслось до летчицы. – Бомбодержатель заклинило. Осколком повредило.

– Уф-ф, – вырвалось у Дрягиной. – Счастливые, значит. Долго жить будем, Галка!

Крылья Абхазии

Летом пятидесятого я с трудом нашла Мери. Минуло шесть лет, как мы расстались. За это время я окончила институт, вышла замуж, ждала ребенка. А Мери Авидзба, единственная абхазская летчица, все эти годы была прикована к койке. С фронта она вернулась на своих ногах. Радостно отпраздновали ее возвращение родные, друзья, оплакали гибель на войне любимого брата, и Мери уже собралась возвратиться в Медицинскую академию, откуда ушла на войну. Но вдруг в одно утро она, попытавшись встать с постели, упала, пронзенная дикой болью. «Вот оно… догнала война!» – подумала Мери, сразу поняв, что дело ее плохо.

А началось все летом сорок четвертого, когда она с Машей Рукавицыной летала на уничтожение переправы. Задание было сложным. Любая переправа – это трудноуязвимая цель. А эта, через Днепр, плотно прикрывалась зенитными батареями, прожекторами, истребителями. Мы уже несколько ночей летали бомбить ее. Бомбили и «сотками», и более мелкими бомбами, и даже КС бросали, а он, тот мост, все стоял невредимым. Попадания были, но не совсем точные, и фашисты быстро устраняли повреждения.

Мери решила во что бы то ни стало разбить переправу. Для этого они заходили на цель три раза. Попали! Но и зенитки не дремали, подбили наш самолет.

Машина клюнула носом, зачихал мотор. Попутный ветер помог им спланировать до своей земли. Они упали на израненную, перекопанную землю. Самолет перевернулся. Кое-как выбрались из-под обломков. У Маши разбита челюсть, выбиты зубы, но руки, ноги могут двигаться. Значит, можно идти. Хоть бы до какой-нибудь дороги добраться, где люди. Помогут.

При приземлении Мери показалось, что у нее хрустнуло в позвоночнике. Больно, но идти можно. Шли опираясь друг на друга. Рукавицыну Авидзба отправила в госпиталь, а сама поспешила в полк. Доложила. Полковой врач осмотрела Мери и сказала: «Все пройдет».

Раз пройдет, рассудила Мери, нечего обращать внимания на боль, надо запастись терпением. Шло время, а ей становилось все хуже. Временами Мери не могла сидеть в кабине. Тогда она опиралась руками на поручни кресла и летала не сидя, а вися на руках. Тогда, случалось, она раздражалась по пустякам: то ей казалось, что вооруженцы бомбы медленно подвешивают, то где-то БЗ (бензозаправщик) застрял, то к ней несправедливы командиры. И невдомек было людям, что Мери страдает от страшной боли, которую скрывает. «А вдруг скажут, что Авидзба струсила к концу войны? Домой захотела? – Сверлили мозг и такие мысли. – Ведь врач сказала, что пустяки, все пройдет…»

Однажды она сорвалась: отказалась стоять часовым у знамени. А было это после тяжелого перелета. Вместо того чтобы что-то объяснять, оправдываться, Мери резко сказала:

– Вот вы и постойте. Что вам еще делать?

Боже, что в штабе поднялось! И хотя в ее летной книжке были записаны десятки благодарностей от командующих Приморской отдельной армией, 4-й воздушной армией, от командующего фронтом и командира полка, Мери Авидзбу обвинили во всех смертных грехах. Тут же было созвано комсомольское бюро. Кто-то даже предложил ее исключить из комсомола. И кончилось все это тем, что она перевелась в мужской полк и до конца войны летала с Володей Брюхановым. Вот записи в ее летной книжке: «Четыре-пять полетов в ночь летом, зимой восемь, а то и десять вылетов, а это значит, шестнадцать – двадцать раз приходится пересекать линию фронта».

А боли все не оставляли, Победа же была – рукой подать, совсем близко. Дотянуть до Победы любой ценой! Дотянуть, дожить!

Дожила, дотянула, но все рухнуло в один миг… Одна за одной убегали вёсны. Горы одевались в зеленые одежды, реки бурно разливались по полям, деревья выпускали ярко-зеленые листочки и покрывались бело-розовым туманом цветов. А Мери все лежала без движения.

Многие ее однополчанки окончили институт, замуж повыходили, детьми обзавелись, а Мери все ждала чего-то, надеялась…

В больницах за эти долгие годы она много думала и много читала. Надеясь на чудо, научилась ценить простые радости: теплое дружеское слово, природу, книги. Ночами она забывалась не сном, а какой-то непрочной, зыбкой и чуткой дремотой. Не было сил поправить сползшее одеяло, лечь поудобнее. Хотелось одного – чтобы поскорее пришло утро.