– Я сейчас не понял, – Малютин непонимающе нахмурился. – А что показания свидетеля у нас уже не в счет? То, что Барковец их опровергает, это понятно. Ему ничего другого не остается. Но нам-то какое до этого дело?
– Такое, – все так же не отрывая голову от стекла, отозвался Михаил Григорьевич. – Липа все эти ее показания, ими этой девочке попу подтереть можно. Прости, Виктория Сергеевна, не могу другого, более культурного предназначения подобрать.
– Вот это поворот, – Денис, не сдержавшись, присвистнул. – Ты же мне сам недавно рассказывал. Про выражение лица этой девицы, про то, что она что-то скрывает. Ты ведь сам из нее эти показания первый раз вытряс.
– Вот именно, что вытряс, – Панин наконец оторвал лицо от окна и соскочил на пол. – Я ведь увидел, действительно увидел, как девчонка на фотографию Барковца смотрела. Там на этом лице такая буря эмоций была… А дальше, получается, я, вроде как, условия задачи под ответ подогнал. Только оно, видишь, как вышло, эмоции у нее точно были, только не те эмоции, не с тем знаком. Надо было минус ставить, а я плюс воткнул.
– Подождите, – взмолилась Крылова. – Я уже ничего не понимаю. Задачи, плюс, минус… Михаил Григорьевич, вы можете как-то без уравнений мне объяснить? Простыми словами, для девочек.
– Объясняю для девочек, – Панин вздохнул и, сунув руки в карманы, заметался по комнате от стены к стене. – То, что девчонка к Барковцу неровно дышит, я вычислил сразу. Поэтому в голове у меня, – он с силой хлопнул себя по лбу, – вот в этой голове непутевой, возникло предположение, что она может молчать не из-за того, что ничего на самом деле не видела, а из-за того, что не хочет навредить человеку, к которому неравнодушна. Тогда я на всю эту семейку киргизскую надавил малость.
– Надавили? – нахмурившись, Вика скрестила на груди руки. – А можно подробнее? Очень, знаете ли, интересно, как из свидетелей показания выдавливают. Вы что, их всех избивали?
– Да нужны они мне, мараться, – Михаил Григорьевич с отчаянием махнул рукой, – староват я уже стал руками размахивать. Припугнул я их, сказал, если показаний не будет, натравлю миграционную службу. Я ведь как рассуждал, – мечущийся по кабинету Панин на мгновение остановился и взглянул на Крылову, – если они точно никто ни ухом, ни рылом, то в любом случае ничего сказать не смогут, ну а если девочка что-то видела, то пусть уж лучше так, но правду мне скажет.
– Вот она и сказала, – кивнула Крылова.
– Она сказала то, что я хотел слышать, – возразил Панин. – Девочка, судя по всему, умненькая, соображает быстро. К тому же ей только повод нужен был, возможность, чтобы Барковцу подгадить. Ну вы что, сами не понимаете? – в очередной раз дойдя до подоконника, майор вновь остановился и обвел хмурым взглядом Крылову и Малютина. – У девочки первая любовь, она готова была… себя подарить вместе с этой любовью. А ей в ответку что прилетело? Иди, малявка, не мешайся под ногами. Не каждая женщина такое простит. Особенно шестнадцатилетняя.
– Я так понимаю, вы большой знаток женщин, – Вика нервно крутила в руке шариковую ручку, которой Айлин только что подписала протокол очной ставки, – особенно шестнадцатилетних.
– Да бросьте вы, – примирительным тоном отозвался Панин, вновь запрыгивая на подоконник. – Был бы знаток, я бы ее сразу тогда раскусил. А сейчас факт в том, что я показаниям Барковца процентов на девяносто, если не на все девяносто девять верю.
– Но не на сто? – иронично уточнила Крылова.
– На сто никаким показаниям нельзя верить, – покачал головой Михаил Григорьевич, – даже после приговора суда.
– Вот по поводу суда, как раз хотелось бы понять, – Вика откинулась на спинку кресла, задумчиво разглядывая лежащие на столе протоколы. – Вы что же полагаете, что Барковца арестовывать не имеет смысла?
– Почему? – Панин, недоуменно взглянул на собеседницу. – Арестовать всегда смысл имеется. Мы, собственно, для этого и работаем, чтобы кого-нибудь арестовать.
– Желательно виновного, – сухо уточнила Вика.
– Желательно, – кивнул Михаил Григорьевич, – но можно для начала и того, в чьей невиновности есть обоснованные сомнения. Показания девочки у вас есть? Есть! Она от них теперь в жизни не откажется. Мои вот эти вот покаянные рассуждения вы ведь в дело протоколировать не собираетесь?
Крылова отрицательно покачала головой.
– Вот видите, – обрадовался Панин. – Что мы имеем в сухом остатке? Мы имеем подозреваемого, у которого имелся мотив к совершению преступления, имеем факт того, что алиби подозреваемого никто подтвердить не может, и, в конце концов, имеем свидетеля, который это алиби вчистую опровергает? Достаточные это основания для выхода в суд? Стопроцентно! Будут претензии к следователю, если окажется, что подозреваемый не при делах? Да ни в жизнь!
– Не в претензиях дело, – попыталась было возразить Вика, но Панин не позволил ей договорить.