Ночные трамваи

— Вот хорошо, — сделал он глоток с удовольствием, закинул ногу на ногу, синие спортивные штаны его натянулись на коленях. Я примерно представляю, что говорил вам Антон обо мне… Примерно… Ну, скажем, что в Третьякове чуть ли не каждый день различные представители, то из области, а то и повыше, бывают из министерств и других ведомств, и всех их надо ублажить. Приходится иногда и хорошее застолье делать. Иначе иной представитель тебя не поймет. Скажет: скверно в Третьякове встретили, зачем же я этому городу дам лишний лес, или кирпич, или кровельное железо, не говоря уже о технике, которая всегда в дефиците. И не даст. Будьте уверены, Светлана Петровна… Будьте уверены. И делаем стол. Денег своих исполком не имеет. Откуда ему взять? Просим. Колхозы, предприятия разные. С миру по нитке, приезжему — стол, — горько усмехнулся он. — А тут вдруг приезжий ляпнет: у тебя, Трубицын, на молокозаводе сгущенку прекрасную делают. Или еще что-нибудь такое. Значит, этому представителю — сувенир. Даем, Светлана Петровна, даем. А Антон мне: ты это кончай, ты, если что, давай в область к прокурору. Мол, вымогатель приехал… Можно, Светлана Петровна, и к прокурору. Но в реальности нашей — это глупость из глупостей. Ведомство, откуда этот представитель прибыл, вообще нам все к чертовой бабушке закроет, да еще другим шепнет: в Третьяков ничего не давайте и сами не наезжайте. Там председатель бешеный. Вот так. Видите, я вам на полной откровенности. И ведь не я один это делаю. Не для себя, для города. Я прошел хорошую журналистскую школу. Потом понял: нравоучения в газете не для меня. Ерунда все это. Хотя, надо вам сказать, журналистика — часть общественно-социальной жизни. Но только часть… А здесь, в Третьякове, я реальное творю. А район тут такой, что под стать иной области. И промышленность, и сельское хозяйство. Я обещал его из трясины вытащить. И вытащу. А со стороны-то чистоплюйски ох как легко смотреть да попрекать. А если ты взялся чистоту навести, то грязи не бойся… Вон мой дед не боялся, в огне из-за людей сгорел, а ведь был из дворянского рода…

Светлана взглянула на портрет, ей показалось — Александр Александрович смотрел строго и задумчиво, и сказала, что подумала:

— Да вряд ли бы он эти самые… столы делал. Наверное, не смог бы…

— Не смог, — тотчас согласился Трубицын. — А вот когда всеобщий порядок у нас начнут наводить, тогда и я не смогу. А сейчас, извините, условия диктуют систему поведения…

Он не договорил, раздался телефонный звонок, он дотянулся до трубки, не вставая с дивана.

— Да, я, Митрофан Сергеевич… Да, сейчас подъеду.

Он нажал кнопку на настольной лампе, потому что в комнату вползали сумерки, и при этом свете ей показалось: лицо его заострилось, появились полукружья под глазами. Может быть, и в самом деле он устал за их разговор.

— Старик наш звонит, — сказал он, поднимаясь. — Надо ехать. — И тут же крикнул: — Люся, вызови Сергея. Я уезжаю…

— Хорошо! — из глубин комнат отозвалась его жена.

— По секрету скажу, — вздохнул Трубицын. — У старика рак. Ему осталось…

Светлана поняла, что говорит о секретаре райкома. Она уже наслушалась мимоходных всяких разговоров, что он плох, дни его сочтены.

— Надо ехать. Вот, привык чуть ли не по ночам вызывать… Вы уж извините, Светлана Петровна…

Она поднялась, пошла к выходу.

— Люся! — крикнул за ее спиной Трубицын, и сразу же откуда-то сбоку выкатилась в махровом халате Люся, в сумерках не видно было хорошо ее лица, но Светлана чувствовала: жена Трубицына улыбается ей.

— Вот сюда, — сказала она.

Светлана вышла на крыльцо, небо над воротами уже засинелось гущиной, в нем заблестела сильная розоватая звезда, воздух был чист и сладок, она с наслаждением вдохнула его. «Вот и разберись!» — с горьким упреком себе подумала она.

3

Петру Петровичу было тяжко, он не понимал, что происходит, и все его попытки вникнуть в сущность ссоры со Светланой не давались. «Наверное, совсем я плох стал. Чужой всем… Потому и тоска…» Ему не хотелось ссоры, ведь он так обрадовался приезду дочери…

Он позвонил Зигмунду Яновичу Лосю чуть свет, знал: тот не спит, и не ошибся, Лось снял трубку и Найдина узнал сразу, хотя они не виделись давно, но все же перезванивались. Услышав, о чем толкует Петр Петрович, рассвирепел, хотя тона не поменял:

— Я тебе, Петя, уже мозги по этому делу на место ставил. Ты не понял?.. Я бы и сына своего упек, если бы узнал, что он на лапу берет.

Найдин знал: Лось и в самом деле такой, сына не пожалеет, но на этот раз и Петр Петрович рассердился:

— А может, и берет. Ты проверял? Он ведь у тебя в директорах. А ныне они разные.

Лось ответил неожиданно:

— А ты поезжай в Казахстан и проверь. Узнаешь: если Ленька берет, дай телеграмму… Мы что с тобой, на старости лет драться будем? — И сразу его голос сделался мягче: — Да пойми ты, лысая голова, если я по нынешним временам где-нибудь слабину дам, хоть по знакомству, меня тот же Фетев слопает и не утрется. Они, молодые, сейчас сноровистые.

— Так ты этого боишься?

Тогда Лось громыхнул как умел, с командной нотой: