– Называешь себя. Ты ведь знала, что это я, правильно? Почему бы просто не сказать: «Привет, Энджи» или что-нибудь в таком же духе?
Ярдли достала из холодильника сливочный сыр и хлеб и взяла с полки тарелку.
– Привет, Энджи.
– Ну хорошо, язва ты этакая, – прыснула Ривер. – Но, если серьезно, я люблю здороваться с людьми от всей души. Если знаю, кто звонит. Я говорю: «Привет, Дональд!» или что там еще. Мне это ничего не стоит, а человеку на душе становится приятнее, понимаешь?
– Знаешь, я никогда не задумывалась над тем, как здороваться с людьми.
– А надо бы. Это помогает поднимать окружающим настроение, пусть даже совсем чуть-чуть. И ты сама на время забываешь о собственных проблемах.
Ярдли засунула хлеб в тостер и включила таймер.
– Что ты там готовишь? – спросила Ривер.
– Тосты со сливочным сыром, и еще добавлю немного вчерашней лососины.
– Хо! Лотерея. Старая рыба может быть опасной. Когда мне было лет двадцать, соседка по комнате приготовила тилапию[19]
, и, клянусь, я в жизни никогда так сильно не травилась. Пришлось спать в обнимку с унитазом, ты меня понимаешь.– Да, Энджи.
– Так что не надо. Лучше возьми кукурузных хлопьев.
– У меня нет.
– Тогда выпей со мной бокал вина. Я сейчас сижу на крыльце с пино-нуар. У тебя есть пино-нуар?
– Дай-ка взглянуть… есть.
– Тогда налей бокал и выйди на балкон.
Ярдли налила себе вина и вышла на балкон. Иссиня-черное небо было раскрашено сверкающими самоцветами звезд и планет. Таким чистым Джессика видела небо только в пустынях Юго-Запада в безлунные ночи.
– Чем ты сейчас занимаешься? – спросила Ривер.
– Лежу в кресле, уставившись на небо.
– Видишь очень яркую точку на западе? Это Венера.
– Подожди… Да, кажется, вижу.
– После Луны самая яркая точка на небе. Я раньше лежала и смотрела на нее, представляя себе, будто когда-нибудь попаду туда. Если смогу сосредоточиться, то просто окажусь там. Закари, неисправимый рационалист, напоминал мне, что на поверхности Венеры так жарко, что плавится сталь, и все вокруг оранжевое. Он говорил, что это соответствует нашему представлению о преисподней или долинам возле Лос-Анджелеса.
Усмехнувшись, Ярдли пригубила вино.
– Весьма изобретательное сравнение.
– Скучное. Я представляла себе океаны драгоценных камней и ярко-багровое небо. Мой вариант намного лучше. Зачем воображать ад, когда можно вообразить рай, правда? – Ривер вздохнула. – Наверное, вот в чем разница между мной и Закари. Он предпочитает жить в реальном мире, а я нахожу реальный мир скучным. – Ярдли услышала, как она отпила глоток. – Ну а ты? Каково твое место в диапазоне между Энджелой и Закари?
– Между легкомысленной мечтательницей и приземленным рационалистом?
– Послушай, никакая я не легкомысленная. Я просто оптимистка.
– Я пошутила.
– О, не поняла. Ты как никто другой умеешь сохранять серьезность. Так где твое место?
Запрокинув голову, Ярдли посмотрела на яркое сияние Венеры.
– Я никогда не задумывалась о Венере. Я рассуждала, что никогда ее не увижу, так зачем строить предположения? Меня волнует только то, что в моей власти.
– Милая моя, от нас ничего не зависит! – рассмеялась Ривер.
Она шумно вздохнула, и какое-то время обе молчали. Ярдли отпила еще глоток вина, согревшего ей грудь.
– Ты скучаешь по нему, хотя бы изредка? – спросила Ривер.
– По кому? По Эдди?
– Да.
– Нет.
– Джесс, я никому не расскажу. Скучаешь?
Ярдли замялась. Она не привыкла к откровениям, ей было неуютно раскрывать душу. Однако в Ривер скрывалось что-то обезоруживающее. Она была той, кому Джессика
– Иногда, быть может. По тому, кем он был до того, как я узнала его истинную сущность.
– Чего именно тебе не хватает?
Ярдли подобрала под себя ноги.
– Он всегда мог меня рассмешить. Как никто другой. Где бы мы ни были – голодали в квартире за двести долларов в месяц или присутствовали на какой-нибудь навороченной богемной тусовке, где каждое блюдо стоило по пять тысяч, – Эдди всегда мог меня рассмешить. – Она опустила взгляд на бокал, на свет звезд, отражающийся от него мягким бледным сиянием.
– Каков он был в постели?
– Знаешь что, Энджи!..
– Я так понимаю, вы занимались сексом полностью одетые, – рассмеялась Ривер. – И только по необходимости, для продления рода.
– Энджи, прекрати! – воскликнула Ярдли, чувствуя, что у нее горят щеки.
– А что такого? Если он был таким же наглухо застегнутым, что и ты, как еще это могло происходить?
Ярдли помолчала.
– Я не всегда была такой. Ты не узнала бы меня такой, какой я была до… до него.
– Слушай, извини, что затронула эту тему… Просто пошутила. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Нет, всё в порядке. Просто… я больше никому об этом не рассказывала. Даже психологу.
– Ну, это неудивительно. Сущий грабеж. Платить сто пятьдесят долларов в час только за то, чтобы кто-то таращился на тебя и спрашивал: «Ну и что вы тогда чувствовали?» Это полный бред.
– Ты тоже прошла через это?
– Давным-давно.
– В чем было дело?