– Джинни, – тихо прошептал Рон, – Джинни, отойди от неё. Она – дочь Того-Кого-Нельзя-Называть. Она стала Пожирательницей Смерти!
Джинни молчала и, чуть прищурив глаза, смотрела на Гарри. Молча выпростала она руку из-под плаща, медленно потянула тесёмки; с меланхоличной задумчивостью инквизитора рыжая ведьма перекинула левую руку через голову и неторопливо стянула с себя ткань. Она не отрывала взгляда от глаз своего экс-возлюбленного, заворожённо следящего за Чёрной Меткой на её предплечье.
Джинни опустила руку. Она молчала.
– Не может быть.
Рон застонал и подался назад. Он осел на пол у стены и схватился за голову руками.
– Прости меня, Рон, – подала голос Джинни. Её звонкая речь эхом отдавалась от каменных стен кабинета. – Прости меня за то, что я сделала. Видит небо, я просто хотела быть с Гарри. – Она опустила руку и перевела взгляд на брата. – Я любила его. Я действительно любила его, Ронни. Я была готова ради него бороться, встать с ним плечом к плечу и сразить всех его врагов или погибнуть. Я была ему верной возлюбленной, братец, я отдала ему душу – а он попрал её ногами. Он отвернулся от меня тогда, когда был для меня всем и когда всё, что я имела – принадлежало ему. Я страдала. Я ужасно страдала. Я сгорала от боли и бессилия. Но что бы я ни делала – он не замечал этого. Он думал только о Снейпе, только о Тёмном Лорде, только о своих Хоркруксах – о чём угодно, но не обо мне.
Я могла расшибиться в лепёшку. Он не ревновал меня, когда я надеялась вызвать его ревность, он сказал: «Что ж, так даже лучше» и забыл. Тогда я попыталась вызвать его жалость. Но он не мог разглядеть моих страданий на фоне судеб мира, который почему-то вознамерился спасти от того, кто на него не претендует. Я могла бы умереть – и он бы не слишком опечалился. Просто ещё один досадный факт. Я могла бы выйти замуж, уехать или изуродовать себя – он и не заметил бы этого. Я просто для него ничто. Он украл мою душу, моё сердце – и забыл вернуть перед тем, как ушёл добровольцем на войну, которую никто не собирается вести, которая была заранее проиграна, в которой не соотносятся силы, не осознаются цели. Но он не думал о целях, как не думал обо мне, как не думал и не думает ни о чём, что его окружает. Он воин своих иллюзий. И в его мире нет места простым смертным вроде меня, – она сглотнула и заговорила громче. – Но было то одно, одно единственное, что могло напомнить ему о моём существовании. Привлечь его внимание. Я могла сделать только один шаг, чтобы меня опять заметили. И как бы ни был ужасен этот шаг, как бы он не пугал меня до того, как я осмелилась совершить его – я понимала, что я только так могу привлечь его внимание. И только так могу ему