Ноги из глины

– Просто… моя матушка никогда бы… тьфу, гадость! Да еще и на публике! А если сюда дети зайдут?

– Даже лодыжки торчат! Не стыдно? – спросил второй гном.

– Я буду жаловаться капитану Моркоу! – сказал третий. – Не думал, что доживу до этого дня!

Двое из гномов гневно потопали в раздевалку. Третий поспешил за ними, но, поравнявшись со столом, задержался. Глаза у него блестели.

– Э… э… красивые лодыжки, – выдавил он и убежал.

Четвертый гном дождался, пока остальные уйдут, и робко приблизился к столу.

Шелли всю трясло.

– Попробуй только что-то сказать про мои ноги! – рявкнула она и погрозила пальцем.

– Э-э-э… – Гном быстро огляделся и наклонился поближе. – А это у тебя… помада, да?

– Да! И что с того?

– Э-э-э… – Гном наклонился еще ближе, снова огляделся, на этот раз заговорщически, и прошептал… вернее, прошептала: – Дашь попробовать?

Ангва и Моркоу шли сквозь туман и молчали. Разве что Ангва время от времени сухо командовала: «Направо» или «Налево».

Потом она остановилась. До сих пор запах Дорфла – вернее, отчетливый запах лежалого мяса и коровьих лепешек – вел их напрямую к бойням.

– Он свернул вот в этот переулок, – сказала Ангва. – Но это же совсем не по пути. И ускорил шаг… а еще тут сильно пахнет людьми и… сосисками?

Моркоу перешел на бег. Когда где-то собиралось много людей и пахло сосисками, это означало, что на подмостках Анк-Морпорка скоро разыграется очередная сценка из уличной жизни.

В переулке столпился народ. Он явно толпился там уже какое-то время, потому что в задних рядах маячила знакомая фигура с лотком. Фигура отчаянно вытягивала шею, чтобы разглядеть, что же там такое происходит.

– Что случилось, господин Достабль? – спросил Моркоу.

– О, приветствую, кэп. Тут голема поймали.

– Кто поймал?

– Да просто какие-то ребята. Вот только что молоты принесли.

Перед Моркоу стояла плотная стена тел. Он выставил перед собой руки, вклинился между двух зевак, а потом оттеснил их в стороны. Толпа, ворча и охая, расступалась перед ним, как водоем перед бывалым пророком.

Дорфла приперли к стенке. К нему осторожно приближались трое детин с молотами. Как в любой уличной заварушке, никто не хотел наносить первый удар, опасаясь, что второй прилетит прямо ему в голову.

Голем пригнулся и заслонился табличкой, на которой было написано:

Я СТОЮ 530 ДОЛЛАРОВ.

– Ну конечно! – сказал ближайший детина. – У вас одни деньги на уме!

Табличка вдребезги разбилась под ударом молота.

Детина снова замахнулся – и чуть не кувыркнулся назад, когда не смог сдвинуть молот с места.

– Конечно, у них одни деньги на уме. У них же ничего нет, кроме цены, – спокойно сказал Моркоу и вырвал молот из рук у детины. – Ты что это творишь, приятель?

– Ты не вправе нас останавливать! – промямлил тот. – Все знают, что они неживые!

– Зато я вправе арестовать тебя за умышленную порчу имущества, – сказал Моркоу.

– Один из них прикончил того священника!

– Прошу прощения? – переспросил Моркоу. – Если они неживые, как же они могут совершить убийство? Вот меч, к примеру, неживой, – он вытащил из ножен меч; сталь взрезала воздух с почти шелковым шелестом, – и уж конечно, ты не будешь винить меч, если кто-то его в тебя вонзит.

Детина свел глаза в кучку, неотрывно глядя на острие меча.

Ангва давно знала Моркоу, но до сих пор поражалась. Он не угрожал этому парню. У него такого и в мыслях не было. Меч просто служил ему… аргументом. Очень увесистым. Только и всего. Моркоу очень бы удивился, узнав, что это можно воспринять как-то иначе.

«Только очень непростой человек может быть таким простаком», – подумала она.

Детина нервно сглотнул.

– С этим не поспоришь, – сказал он.

– Да, но… им нельзя доверять, – сказал другой молотобоец. – Они вечно всюду шарятся и помалкивают. Кто знает, что они замышляют?

Он пнул Дорфла. Тот слегка качнулся.

– Тише, тише, – сказал Моркоу. – Это я и пытаюсь выяснить. А вас тем временем попрошу разойтись…

Третий здоровяк, который только недавно приехал в город, воспринял слова Моркоу как руководство к действию.

Он вызывающе поднял молот и открыл было рот, чтобы сказать: «Сейчас как разойдусь!», но замер, когда услышал над ухом рычание. Рычание было очень тихое, почти неслышное, но какие-то его обертона проникали прямо в позвоночник и нажимали там на древний рычаг под названием «первобытный ужас».

Здоровяк повернул голову. Миловидная девушка в доспехах Стражи дружелюбно ему улыбнулась. То есть приподняла уголки рта, обнажив зубы.

Он уронил молот себе на ногу.

– Вот и славно, – сказал Моркоу. – Я всегда говорил, что добрым словом и улыбкой можно добиться большего, чем просто добрым словом.

Собравшиеся посмотрели на него с тем выражением, с каким люди всегда смотрели на Моркоу, когда осознавали невероятное: он и вправду верит в то, что говорит. Это осознание действовало на всех совершенно ошеломляюще.

Толпа развернулась и поспешила прочь из переулка.

Моркоу повернулся к голему, который стоял на коленях и пытался собрать осколки своей таблички.

– Пойдем, Дорфл, – сказал он. – Мы тебя проводим.