Ноготки

– Ты что, так и не продала квартиру родителей? – Алка удивленно округляет глаза.

– Нет, не продала.

– Слушай, это же хорошо! – радуется Алка. – Теперь можно продать квартиру в Питере и что-то купить в Москве!

– Посмотрим, – однозначно отвечаю я. Не хочу развивать эту тему, потому что ничего еще не решила сама и перевожу разговор:

– Мне машина нужна. Новую я не потяну, а сама покупать с рук не решаюсь. Как думаешь, твой Левандовский поможет в этом вопросе?

– Куда он денется, – совершенно уверенно заверяет она.

***

Не знаю, как другим, но мне в дороге всегда думается легко. Особенно, за рулем. Дорога не дает зацикливаться на проблеме, и ты думаешь обо всем и ни о чем одновременно. Это приводит в равновесие.

Как и обещала Алка, через два дня у меня уже была машина. Я отмела все возможные варианты за ту цену, что могла позволить себе на данный момент, и выбрала старенькую, но вполне пристойную «Mazda», покорившую мое сердце ярким и броским цветом первой весенней травы. Пора было отправляться в путь.

Но перед поездкой в Питер, не выдержала, и заехала на наш бывший адрес. Знала ли я, могла ли предполагать, что больше никогда не вернусь сюда, в этот дом, построенный с такой любовью и надеждой на светлое будущее. Помню, как мы мечтали с Антоном, что состаримся здесь, как будем сидеть в саду на качелях, пить чай, и умиляться над внуками, которых должно было быть в наших с ним мечтах четверо: двое от дочери, и двое от сына – так и не родившегося на свет.

Я смотрела на украшенные незнакомыми занавесками окна, когда-то моего, а теперь уже чужого дома, и горлу подкатывало чувство горечи, от осознания: именно это и есть последняя черта, за которой становится абсолютно ясно, что нет возврата.

Снова и снова я охватывала взглядом свой бывший дом, и вдруг с удивлением поняла, что могу ставить точку в этой главе. Стало легче. Наверно, просто, мне было необходимо окончательно убедиться, увидеть своими глазами – прежнего никогда больше не будет.

Перспективы моей дальнейшей жизни, пока вырисовывались довольно туманно. Единственное, о чем я знала точно, что не хочу оставаться в Москве. Слишком много воспоминаний. Что касалось Питера, то это, несомненно, был вариант. По крайней мере, жильем там я была обеспечена.

Двухкомнатная хрущевка в Купчино, досталась мне от родителей, которых не стало почти тринадцать лет назад. Антон предлагал мне продать квартиру, когда мы переехали с ним в Москву, но я отказалась. Тогда он обиделся. Говорил, что эти деньги могли бы здорово помочь ему в бизнесе. Потом, правда, дела бывшего пошли в гору, и разговоры о продаже квартиры как-то сами сошли на нет. Ну и к тому же подрастала Кира. Лишать ее шанса считать Питер своей второй родиной я не имела права, ведь родилась она именно здесь. И эта квартира, такое же ее наследство, как и мое.

Накануне, мы созвонились с Аэлитой Войной и договорились о нашей встрече. Эта женщина, добрейшей души человек, когда-то еще нянчила меня и многих ребят из нашего подъезда. Родители часто разъезжали по командировкам и тетка Война, как мы всем двором называли ее, потому, что произнести отчество, доставшееся ей от отца финна, было практически невозможно, за символическую плату «шефствовала» над нами.

Родители погибли, когда Кире еле-еле исполнился месяц от роду. Тогда Война помогала мне справиться с горем. Теперь, помогает тем, что присматривает за квартирой. Совершенно чужой человек, от которого в этой жизни я видела лишь добро. Наверно таких как она почти уже не осталось. Они раритеты. Единичные экземпляры. Поэтому на заднем сиденье машины лежит для нее подарок – маленькая шкатулка, сувенир из кости мамонта. Такая же редкость, как и она. Знаю, ей понравится такое сравнение.

Старый двор почти не изменился. Лишь в центре, ярким пятном выделяется новенькая детская игровая площадка. Все остальное, как прежде.

Аэлита Война сильно сдала. Почему-то, мне всегда казалось, что она похожа на памятник, застывший в одной поре, но теперь вдруг поразилась, насколько та постарела.

– Белла! – старушка всплескивает руками. Потом прижимает их к сердцу. – Какая худая!

Из квартиры тянет запахом пирожков, и я понимаю, что не ела ничего с самого утра.

– Пустите, Аэлита Вэйнамоинетовна?

Она крутит головой и машет в понятном мне жесте: «какие ты говоришь глупости», потом втягивает меня в квартиру.

Через пять минут мы уже в кухне. Стол заставлен едой, в середине красуется пузатый графинчик. Улыбаюсь: есть еще порох в пороховницах.

Аэлита ждет, когда я утолю первый голод. Так было всегда: и в моем детстве, и сейчас ничего не изменилось. Наконец она решает, что пора уже говорить:

– Не буду спрашивать, что происходит у тебя с Антоном, Белла, это ваше с ним дело.

Мне неудобно перед старушкой. Наверно это единственный человек, который на сегодня остался в неведении происходящих в моей жизни глобальных перемен.

– Каюсь, – со стыдом смотрю в подслеповатые бледно голубые глаза. – Нужно было давно все рассказать. Все-таки вы не чужой мне человек.

– Развелись? – в ее взгляде сочувствие.

– Да.