Ноктэ

Она тебя не заслуживает! Убей ее, тряпка, убей! Столкни ее со скалы! Оближи ее кости! Оближи ее кости! Оближи ее кости!

Я сжимаю руль изо всех сил, пока костяшки моих пальцев не становятся полностью белыми, пытаясь вытолкнуть голоса из головы.

Оближи ее кости! И высоси костный мозг! Покажи ей Покажи ей Покажи ей!

Сегодня голоса звучат очень реально, хотя я знаю, что это не так. Это не мой голос. Это просто цирк уродов, страшные маски, самозванцы. Они не настоящие.

Мой голос настоящий.

Те голоса – нет.

Но их становится все сложнее различать.

4 Quatuor

Калла

У этой горы есть одна интересная особенность: летом время здесь замедляется, дни сливаются друг с другом. Не успеваешь уследить, как одни сутки перетекают в другие, а затем и в третьи, а я даже не замечаю, как снова наступает время групповой терапии.

На этот раз я хотя бы успеваю захватить свои права. Не обращая никакого внимания на негодующий взгляд Финна, когда мы садимся в машину, я самодовольно улыбаюсь ему (по-настоящему, без фальши) и трогаюсь с места.

Я поворачиваю руль, и мы начинаем двигаться вниз по горе, огибая извилистые повороты; под колесами скрипит намокший от дождя гравий. Финн рассеянно смотрит в окно, глубоко погрузившись в свои мысли, когда мы проезжаем то место. То самое, где разбилась и погибла наша мать.

На близлежащем дереве развеваются разноцветные ленты, рядом установлен простой маленький крест. Здесь безлюдно, умиротворенно и тихо. Я предпочитаю не обращать внимания на это место, потому что иначе мое сердце сжимается от боли.

Внезапно Финн поднимает голову.

– Ты можешь остановиться?

Обескураженная, я торможу и съезжаю на обочину.

– Что случилось?

Он встряхивает головой.

– Ничего. Просто мне нужно побыть здесь немного.

Он выходит из машины, раздается легкий скрип двери, когда он захлопывает ее. Я нехотя следую за братом, потому что раньше мы здесь никогда не останавливались: ни разу с тех пор, как развесили ленточки и установили белый крест. Это священное место, и в то же время здесь чувствуешь себя тяжело. А Финну опасно находиться на земле, окутанной таким эмоциональным напряжением.

– Что делаешь? – интересуюсь я, стараясь говорить как можно спокойнее, следуя за ним к краю, где начинается крутой обрыв.

В этой самой точке мамина машина перевернулась во время нашего последнего разговора. Так мы балансировали у обрыва, и пальцы наших ног немного выступали за край скалы. Отсюда были видны погнутые стволы деревьев, поврежденные упавшим на них сверху автомобилем, внутри которого находилась мать. Тошнота подступает к горлу.

– Как думаешь, она умерла раньше, чем машина упала на дно ущелья? – спрашивает он, его голос звучит безучастно.

Мое сердце сжимается.

– Не знаю.

Конечно же, я задумывалась об этом, но ответа я не знаю. Отец нам никогда не рассказывал, а я не осмеливалась спросить.

– А что ты думаешь о той, другой машине? – задает очередной вопрос Финн, устремив взгляд вниз расщелины.

Я делаю глубокий вдох, затем выдох, пытаюсь оттолкнуть нахлынувшее чувство вины куда-нибудь подальше, куда-нибудь за эту гору, за острые скалистые вершины, в океанские воды.

– Не знаю, – и здесь я абсолютно честна.

Это правда, потому что папа не рассказывал, что случилось с пассажирами, которые находились в другой машине. Кто они и сколько их было. Отец посчитал, что я и без того ощущаю достаточную вину без какой-либо основательной причины, боли и страдания. Он вообще сторонился этой темы и запретил нам на неделю включать телевизор, на случай, если вдруг в новостях появится репортаж о трагедии. Вы можете подумать, что это безумная мера, но я утонула во всепоглощающей тоске, поэтому даже не заметила.

Проблема заключалась в том, что это не спасло меня от чувства вины.

Потому что я убила людей.

Я внимательно вглядываюсь в подножие горы, во вмятины, оставшиеся на деревьях после падения на них искореженных машин, в поврежденный лесной массив… Все слишком очевидно. Кем бы ни был тот, с кем столкнулась на трассе мама, он должен был погибнуть. Это несомненно.

И все по моей вине. Я их убила точно так же, как и свою мать.

Единственным насущным вопросом оставалось то, как много их было в том автомобиле? Был ли это один человек? А может быть, пара? Или даже целая семья?

– Как думаешь, там были дети? – осторожно спрашиваю я.

Даже мысль об этом… Боже! Это невыносимо. Я рисую в своей голове напуганных малышей, пристегнутых к автомобильному сиденью, они в ужасе и с ног до головы запачканы кровью. Я крепко сжимаю веки, чтобы избавиться от этого жуткого видения.

– Не знаю, – голос Финна звучит так же тихо, как мой. – Если ты хочешь, мы можем выяснить это. Поискать по газетным заголовкам. Если ты уверена, что знание лучше, чем неведение.

Я обдумываю это около минуты, потому что предложение звучит заманчиво. Слишком заманчиво. Но в итоге я встряхиваю головой.