Ноктэ

— Ты не понимаешь, — начинаю я, а потом решаю, что покажусь чокнутой, если попытаюсь объяснить. — Ты не можешь так говорить, потому что не знаешь меня, — вместо этого произношу я резким и натянутым голосом.

Деэр проводит рукой по волосам, и его глаза сверкают подобно обсидиану.

— Думаю, так и есть.

А затем он резко разворачивается и выходит, его плечи широко расправлены, когда он большими шагами пересекает лужайку, уходя подальше от меня.

Что-то беспокоит меня, пока я вытираю столешницы, и только когда выключаю свет и вхожу в большую залу, я понимаю, что именно.

Он ведёт себя так, словно я его разочаровала.

Хотя понятия не имею чем.

12 DUODECIM

Калла

Я не видела Деэра несколько дней, что странно, поскольку теперь он живёт здесь. Но не настолько странно, учитывая, что я каким-то образом разочаровала его.

Я слышала рёв его мотоцикла по утрам, а затем поздней ночью, когда он возвращался домой, но сама не видела Деэра в течение семидесяти двух долгих часов.

— Интересно, куда он уезжает каждый день? — размышляет Финн за завтраком, когда мы слышим рёв спускающегося с горы мотоцикла.

Отец пожимает плечами.

— Не знаю. Да мне это и не важно. Он оплатил аренду за три месяца вперёд, поэтому, что касается меня, то этот парень мне не интересен до сентября.

За три месяца вперёд? Это интересно. Я жую печенье, обдумывая полученную информацию. Именно на такое время он здесь остаётся?

Я чувствую, как Финн наблюдает за мной, ожидая моей реакции, но я и ухом не веду. По какой-то причине я не хочу, чтобы он знал, сколько времени я провожу в мечтах о Деэре ДюБри, и как в течение трёх ночей лежала в постели, одержимая его голосом и тем, на что бы это было похоже, если бы он нашёптывал в моё ухо в темноте.

— Хочешь чем-нибудь заняться сегодня? — спрашивает Финн, сделав глоток апельсинового сока. Я пожимаю плечами.

— Конечно. Например, чем?

Он смотрит на меня поверх кромки стакана.

— Может, мы могли бы сходить на кладбище?

И с этими простыми словами возникает ощущение, что он наступил мне на солнечное сплетение, выдавливая весь, до последней крупицы, кислород.

— И зачем бы нам делать это сегодня? — удаётся выдавить мне сквозь сжатое горло. Наш отец необычайно молчалив, наблюдая за нашим диалогом.

Финн поднимает взгляд на меня.

— Потому что мы ещё там не были. Я не хочу, чтобы мама думала, будто мы её забыли.

Поперхнувшись, папа подхватывает свою тарелку (которая, кстати, является одной из набора шестнадцати идеальных фарфоровых тарелок с их свадьбы), прежде чем броситься вон из кухни. Я свирепо смотрю на брата.

— Мама мертва. Она ни о чём не думает.

Взгляд Финна не дрогнет.

— Ты этого не знаешь. Ты понятия не имеешь, что она видит или не видит. Ну так как, ты хочешь навестить её сегодня?

В его голосе слышатся суровые нотки, что-то строгое и осуждающее. Я с трудом сглатываю, поскольку совсем к этому не готова.

— Я не могу… пока, — наконец-то тихо выдаю я. И хотя его голубые глаза смягчаются, он не отводит взгляда.

— Не думаю, что со временем станет легче, — отвечает он.

Я отрицательно качаю головой.

— Я на это и не надеюсь. Просто… я не готова. Ещё нет.

— Ладно, — сдаётся Финн. — Чем ещё ты бы хотела сегодня заняться?

Я смотрю в окно, мой взгляд мгновенно устремляется к воде.

— Я соскучилась по крабовым ножкам.

Финн улыбается, той ленивой улыбкой, которую я так люблю.

— Тогда — ловля крабов.

Так что я сваливаю посуду на кухне и поднимаюсь наверх, чтобы переодеться в старую поношенную одежду и шляпу для защиты своей белоснежной кожи от солнца. С Финном я встречаюсь в фойе.

— У тебя есть солнцезащитный крем в той штуковине? — Финн поглядывает на мою гигантскую пляжную сумку.

Я киваю.

— Конечно.

Мы направляемся к тропе, ведущей к пляжу, затем перелезаем через камни и заросли водорослей, чтобы добраться до шаткого пирса. Наша маленькая лодка плавно покачивается на привязи, её сереющие бока выцвели на солнце.

Когда мы ступаем на борт, я слизываю солёный воздух со своих губ, а лёгкий ветерок отбрасывает волосы с лица. В грузовой отсек уже загружены ловушки для крабов, и Финн поднимает якорь, чтобы мы могли отплыть в бухту.

Солнце проникает сквозь тонкий материал моего рукава, и я представляю, что даже сейчас образуется ещё больше веснушек, но меня это не волнует. Всё, о чём я забочусь, — движение по воде через водную зыбь и дальше в океан.

Финн наклоняется и хватает дырявый котелок, выбрасывая его за борт. Оранжевый буй покачивается на волнах, помечая нужный участок, а мы двигаемся к следующему и сбрасываем ещё один. В общей сложности мы опускаем пять котелков, а потом дрейфуем дальше по течению в море и расслабленно лежим на корпусе лодки, загорая на солнце.

Я смотрю на небо, на его синеву и наблюдаю, как белоснежные облака резвятся друг с другом, подпрыгивая, растягиваясь и паря в воздушном пространстве. Это заставляет меня задуматься, а там ли рай? И существует ли он вообще? Такие мысли приходят мне в голову, разумеется, из-за мамы. Потому что она всегда присутствует в глубине моего сознания. И потому что этим утром Финн сорвал пластырь с этой раны.