Ноктэ

Я хихикаю над его официальным тоном, который по-прежнему так же сексуален с его акцентом, и, не задумываясь, тянусь назад и в темноте хватаю его за руку. Я чуть не вздрагиваю от контакта, от ощущения его тёплых пальцев и сильных рук. Он удивлён, но не отдёргивает руку. Вместо этого он крепко, но всё же нежно сжимает мою ладонь, и я тяну его за собой, наслаждаясь самой идеей, что прикасаюсь к нему прямо сейчас.

Я держусь за руки с Деэром ДюБри.

Мы проходим через безжизненный центр парка, мимо лодочного аттракциона «Старая мельница» с его гниющими лодками, раскачивающимися в мутном рву, мимо подвесных качелей, чьи цепи скрипят, покачиваясь на ветру, и мимо электромобильчиков с неработающими машинками, столкнувшимися все вместе в середине.

Я останавливаюсь перед «Ноктэ», версией дома ужасов «Страны радости».

Деэр читает мрачный знак, с чёрных букв которого, кажется, капает кровь.

— «Ноктэ», да?

Я киваю.

— На латыни это означает «ночью». Финн любил это место. И думаю, что с него и началась его любовь к латыни.

Я не упоминаю о своей теории, что Финн любил это место потому, что гротескный ужас этого дома даже его заставлял почувствовать себя в здравом уме. Вот почему он всё ещё приходит сюда — потому что оно по-прежнему оказывает тот же эффект, а может, даже больший. Атмосфера заброшенности усиливает ужас, каким-то образом заставляя это место казаться реальнее. Поэтому, когда брат проходится по нему, — он самый адекватный в помещении. Ну, помимо меня.

Мы с Деэром стоим, уставившись вверх на извилистую дорожку, ведущую к заброшенному особняку, который, кажется, зловеще смотрит на нас сверху; некоторые из его окон выбиты и словно подмигивают нам. Вдоль дорожки тянутся растения, а плакучие деревья образуют свод, создавая тенистую аллею.

Деэр переводит взгляд на меня.

— Ладно. Это жутко.

Я улыбаюсь, даже когда озноб пробегает вдоль моего позвоночника.

— Ты ещё ничего не видел.

Я тяну его за руку, и мы поднимаемся по дорожке.

— Когда парк аттракционов ещё работал, здесь также имелись призраки и зомби, которые выпрыгивали по дороге, пугая и веля поворачивать назад. — Я останавливаюсь, глядя на него. — Хочешь повернуть назад, Деэр?

В моём голосе слышится кокетливый вызов, и он его улавливает. Улыбаясь, Деэр поворачивается ко мне.

— Ни за что в жизни. — Лунный свет падает на него сверху, освещая чёрную щетину, тянущуюся по подбородку, и отражаясь от кончиков его волос. На мгновение кажется, что Деэр сияет, и мне хочется протянуть руку и коснуться его лица.

Но я этого не делаю.

Вместо этого я лишь улыбаюсь.

— Тогда давай сделаем это.

Мы поднимаемся по скрипучим ступенькам крыльца, пересекаем скрежещущие доски, а затем поворачиваем медную ручку двери. Деэр бесстрашно переступает через порог.

— В какую сторону?

Он поворачивается ко мне. Я вытаскиваю фонарик и свечу им по знакомому фойе. Со стен свисает красный бархат, зловеще напоминая кровь. Стоит запах плесени и старья, а сам воздух спёртый и пыльный.

— Туда, — указываю направо, в сторону коридора, который, как я знаю, ведёт в спальни.

Потому что внезапно мне просто необходимо быть рядом с ним. Это нужда, а не желание. Бессознательное влечение, зов, на который я отчаянно хочу ответить.

Мы медленно идём по коридору, каждый наш шаг сопровождается скрипом, и я замечаю, как Деэр несколько раз оглядывается назад.

— Страшно? — нахально спрашиваю я.

— Вовсе нет, — спокойно отвечает он, обходя манекен, лежащий в луже искусственной крови. Создаётся ощущение, что манекен смотрит прямо на меня своими безжизненными глазами — глазами, которые кажутся слишком понимающими, чтобы быть стеклянными, и слишком реальными, чтобы быть фальшивыми. Это и есть притягательная часть данного места. Жутко реальное. И теперь, когда оно заброшено и погружено во тьму, оно страшнее, чем когда-либо задумывалось.

Пока мы идём, я не глядя знаю, где находится Деэр. Словно я планета, а он — моя ось… или моё солнце. Я чувствую его тепло, ощущаю его присутствие и жажду опереться на него, завернуться в него, впитать его силу.

Это внезапное желание, и я поражена его интенсивностью.

Я поражена, потому что никогда не испытывала такого раньше, не так как сейчас. Этого достаточно, чтобы заставить меня почувствовать себя виноватой, поскольку оно отвлекает меня от других чувств, что переполняли меня в последнее время… от ослепляющего горя.

Я с трудом сглатываю, ведя его в первую спальню.

Шагнув внутрь, я освещаю фонариком комнату, манекен, лежащий на кровати с верёвкой на шее и с ножом в груди. Он смотрит на меня с укоризной со спутанными светлыми волосами, словно хочет знать, какого чёрта мы делаем, зачем вторгаемся.

Я не знаю, что делаю.

И это правда. Всё, что я знаю, — мне нравится, как я чувствую себя рядом с Деэром. Мне нравится, что что-то отвлекает меня от боли. Нравится, как моё сердце трепещет, а живот переворачивается всякий раз, когда он поблизости. Вот что я знаю.