Читаем Ноктюрн душе полностью

Ноктюрн душе

Евгений Кискевич (1891–1945) в эмиграции оставался практически безвестен в эмиграции; лишь однажды его стихотворение появилось на страницах парижского («столичного») журнала. Его творческое наследие — два тонких сборника и несколько стихотворений в альманахах «Зодчий» и «Литературная среда». Кискевич, в отличие от многих других, не уехал из Белграда во время Второй мировой войны и был расстрелян без суда и следствия при вступлении советских войск в столицу Югославии. Настоящее издание включает всё сохранившееся поэтическое наследие Евгения Кискевича.

Евгений Михайлович Кискевич

Поэзия18+

ЕВГЕНИЙ КИСКЕВИЧ. НОКТЮРН ДУШЕ: СТИХОТВОРЕНИЯ

СОБРАНИЕ СТИХОВ 1923–1928. СЕМИГЛАВЫЙ СБОРНИК (Белград, 1929)

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Художественное творчество — долг перед собою, до конца выполняемый лишь в процессе служения людям.

Но одичавшее русское общество не нуждается в поэзии. Его духовные интересы удовлетворяются ненужным безумием политической склоки.

Историки литературы, заменяющие отсутствующих критиков, твердят о «потоке стихов», кризисе прозы и пытаются всучить социальный заказ.

Огромная русская эмиграция, поблескивая крупными именами, сама лишена величия. Ее командные высоты заняты далеко не лучшими, а хозяйственно-культурные очаги зависят от введенных этими деятелями в заблуждение иностранных правительств.

Литераторы с громкими именами сидят без издателя, или печатаются, точно «молодые», на свой риск. Ибо издателям ни к чему платить авторские, раз можно бессудно перепечатывать покойных классиков и выпускать бульварные романы. Это очень нужно лицам, знающим 35 букв алфавита: надобно, чтобы их не трогали, чтобы волновали в них лишь примитивные ощущения, и льстили! Свой спрос на легкое чтение эти грамотеи оправдывают отсутствием в современности… Пушкина!

Хотя Пушкина в последний раз они читали в пятом классе!

Не может быть универсальной поэзии. Ржаной хлеб и тот едят не все. Я хотел бы писать для всех, кто ест ржаной хлеб. Но искусство всегда будет для некоторых, в конечном счете для избранных из немногих.

«Мы будем читать хороших писателей», — говорит общество.

Я стану писать для хорошего читателя.

Но — начинающему литератору не приличествуют объяснения… Преступив это, доскажу повестью об одном балканском премьере.

Парламентарии укоряли его, что он не поступает подобно Гладстону.

Какие вы для меня англичане, таков я вам и Гладстон — ответил тот.

I

ГЛ.VI, СТ. 12, 13

Туда, в крылатые долины,Туда, за Брынские леса,Струится посвист соловьиный,Под скованные небеса.И голос, бурею рожденный,Во встречной буре роя брешь,Стремит потоком непреклоннымЧерез оскаленный рубеж.Туда с последнею любовьюСлова бросаю, чтоб веснойОни взошли над черной новью,Над недопаханной землей.Чтобы в глуши, в родных равнинах,Не сгибли, волею судеб…И возле дивного озима,Разделят ненасущный хлеб.

ЗЕМЛЕ! ЗЕМЛЕ!

Земле! Земле! С веревкою на шееБродячий людК тебе припал. Воспоминанье грея,Дай жизнь и суд!Услыша зов сквозь каменные недра,Приникший сынУвидит вновь раскинувшийся щедроПолет равнин,Где жаворонки над маревами реютСтепной реки,И зеркалом на желтизне белеютСолончаки,Где красный лес бросает по болотамНапев стволов,Хребты несут к молитвенным высотамБугры снегов…Когда б на миг почуять пьяный шорох —Рассказ дубрав!Хотя б во сне упасть в медвяный ворохЛюбовных трав!У странника пересчитать веригиСредь трех дорог,И — подпалить соломенную ригу —Златой чертог!Наедине послушать ключ овражныйВ закатный час,И дух полей, фиолетовый и влажный,Вдохнуть хоть раз…

21-26-Х— 27 г.

ТУЧИ

Суровых дум над судьбами РоссииСгущается багровая гряда.Лихая тень встревоженной стихииЛегла крылом на весь и города.Не забывай о таинстве незримом,Которое свершилось в облаках:Над городом, восторженно-гонимым,Промчался сонм с оружием в руках.Товарищ, знай: заклятьями твоимиТеперь грозит расплавленная высь.Любить вовек утратившую имяПод тучами кипящими клянись!