Ноктюрн по доктору Фрейду

– Мне было тогда лет 25. Мы сошли на берег в очередной раз, ребята пошли по шалавам и за выпивкой. Пришли в один барак, все куда-то разбрелись. Я один остался. Стою, в проходе темно, а через доски солнце пробивается. Вдруг вижу – девчонка идет по проходу и воздушный шарик впереди толкает, подпрыгивает и не дает ему упасть. Ей, наверно, лет 15 было. Солнце так и переливается у нее на волосах – волосы густые русые, глаза ярко-голубые и платье почти прозрачное, легкое. Я даже глазам не поверил – в этом бараке такое…

Она мне улыбнулась, а я так и не подошел. На мне роба была такая, знаешь, как бывает… В общем, постеснялся…

А тут ребята вернулись, потащили меня куда-то, там гулянка шла уже вовсю. Я есть ничего не мог и пить тоже. Все время этот шарик вспоминал и думал, что эта девчонка здесь делает. Потом открылась дверь, она вошла, села за стол со всеми. Ей стали наливать, и она пила наравне со всеми, а потом мой товарищ, бабник большой был и, знаешь, гнилой такой, он ее сразу приметил и все время вокруг нее терся, а она сидела с безразличным выражением лица. Потом они ушли вместе куда-то. Он вернулся под утро довольный, потный, стал рассказывать, как он ее и куда, и какая она горячая и красивая, и как она ему давала…

Я пьяный был. Бил я его долго, разбил всю морду в кровь зачем-то. Помню только, что уносили его. Блин, убить же мог. Все от того, что заземлиться не успел.

Да… А шарик этот… Я всю жизнь его вспоминаю. Вот такое же солнце было. На закате…

Куда уходит детство

Мое детство умерло, когда погиб мой двоюродный брат Илья. Его ударили «тяжелым тупым предметом» по голове в подъезде собственного дома. Надо сказать, очень приличного дома. Странная такая история. Еще недавно мы бегали с ним по пляжу, строили самолет, писали письма в ЦК, чтобы нам для этой цели прислали мешок болтов и мешок гаек, а теперь всего этого нет. Некому об этом вспоминать и никому это не смешно. Вся наша переписка и старые фотографии сразу стали историей, прошлым…

Куда уходит детство… Действительно – куда? Мы теряем его по кусочку, вместе с теми людьми, которых знали тогда, что были дороги и знали какие-то детские секреты – наподобие зарытого в землю стеклышка с увядшими цветочками под ним. Мы взрослеем, меняем города и страны, но детство живо, пока кто-то такой же, трансформировавшийся в большого дядьку, не учудит знакомую шутку.

А потом умерла бабушка, и от детства вообще ничего не осталось. Только какие-то смутные воспоминания взрослых дядек и тетек. А когда через год умер отец, стало казаться, что ты не человек, а дерево без корней, какое-то гидропонное растение. Но пока остается мама и старый дом, детство все еще прячется где-то в его уголках.

Я знаю, что не только я чувствую все это. Прав был уважаемый самурай: «Каждый раз, когда ты встречаешь кого-то на своем пути, помни, что он тоже что-то потерял, кого-то любит и чего-то боится».

Лера

Ей нравилось шокировать теток из НИИ, куда ее устроили по знакомству секретарем генерального директора. Лера сидела в приемной в строгих пуританских платьях. Облегающее по фигуре из блестящей ткани, длинное до пят платье с капюшоном сменялось белой блузкой с галстуком и длинной облегающей полупрозрачной юбкой. Лера была поразительно красива. Причем красотой такого рода, что автоматически хотелось верить в непорочность ее владелицы, хотя все понимали, что это не так. Белья она не носила. И это было заметно. Целомудренные наряды это тщательно подчеркивали. Институтские функционеры, сидя в приемной, посасывали валидол, а тетки смотрели на нее с ненавистью.

– Лучше бы ты ходила голая, – заметил директор, прошмыгивая в свой кабинет.

– Как скажете, – скромно потупившись, ответила Лера.

Уволить ее генеральный не мог, т. к. устроили ее по просьбе такого человека, которого идентифицировали не иначе как многозначительным мычанием и тыканием пальцем в потолок.

Непонятно, правда, почему для Лериного трудоустройства был выбран какой-то НИИ, она вполне могла бы повторить карьеру Тимошенко, т. к. красоты, ума и дерзости ей было не занимать, и она откровенно скучала в приемной, развлекаясь тем, что шокировала неискушенную совдеповскую публику.

Лера рано осталась без родительской опеки, правда, совершенно не стесненная в средствах. Родители развелись и оставили ей шикарную трехкомнатную квартиру в центре. А отец – капитан дальнего плавания – не жалел для нее ни денег, ни заграничных шмоток и потакал во всем, или просто компенсировал фактическое отсутствие обоих родителей.

Спустя какое-то время она и сама обзавелась нужными знакомствами и могла себе позволить что угодно.

Лера облюбовала отдел научно-технической информации, где работала ее соседка по дому Жанна. Туда она могла запросто зайти, сбросить с себя всю одежду и примерить новое белье, ни капли не смущаясь, что в отдел мог кто-то войти за этой самой информацией.