Ноктуарий. Театр гротеска

Сквозь густой, застойный туман проступят черты истинного лица города-самозванца: однообразные, побитые временем постройки, загромоздившие улицы, которые хаотично петляют, как бороздки между фрагментами пазла. Дотрагиваться до стен домов здесь не стоит – ведь они могут вполне оказаться сделанными не из камня и дерева, а из разлагающейся плоти, что станет отслаиваться и опадать струпьями при малейшем касании.

Некоторые из этих сооружений представляют собой лишь фасады, подпертые несколькими гниющими досками. Другие предлагают фальшивые интерьеры – грубые скетчи, намалеванные там, где у домов должны быть окна. Если вам посчастливится найти-таки настоящее окно, из него, скорее всего, будет свисать мумифицированная рука, на которой пальцев будет либо слишком много, либо ничтожно мало.

По улицам города-самозванца носится всякий сор, несмотря на полное отсутствие ветра. Никакого иного движения не подмечается, хоть вы и слышите вторящий каждому вашему шагу скребущий шум. Если на мгновение остановиться и заглянуть в один из тех узких зазоров между домами, то можно увидеть, как что-то волочится по земле, проползая поперек дороги, ведущей из города, и напрочь ее перекрывая. Это странное змеевидное существо – всего лишь фикция, игрушечное пугало, но при попытках перебраться через него оно станет грозить вам раззявленной пастью. Поначалу город на большее не способен – это только видимость угрозы, кто на нее купится?

Истинная опасность откроется позже, когда вы, испытывая отвращение, покинете эту обитель нерешительных призраков. Она заявит о себе, когда привычное окружение вдруг начнет вызывать у вас сомнения. Тогда люди, места и вещи становятся в ваших глазах какими-то не такими, и вы начинаете подолгу обшаривать их если не руками, то глазами, стремясь убедиться в их подлинности.

И дальше паранойя ваша будет только прогрессировать, без намека на улучшение. Теперь вам будет казаться, что все кругом балансирует на грани разоблачения собственной нереальности и отступления в тень. Сумрак, покрывая крыши домов и стекая по их стенам черным дождем, станет заливать улицы, по которым вы обычно ходите.

А однажды, бросив рассеянный взгляд в зеркало, вы разинете рот… и долго-долго, очень долго не сможете его закрыть.

Что ж, запомните мои слова. Не попадайтесь на уловки города-самозванца – иначе, даже покинув его, вы все равно рискуете стать его пожизненными обитателями.

Осеннее

Когда все в природе обретает смерть, укутываясь саваном погребальных благовоний, клонится к земле, – одни мы живем. Когда свет и тепло уходят из мира, когда всеобщая скорбь царит на могиле природы, – мы возрождаемся и празднуем. Коротая безотрадные часы в глубинах своих темных спален, мы внимаем порывам ледяного ветра, пришедшим на смену мягкому перешептыванию летних крон, и звону в ушах. Опавшие листья скребутся в наши двери, зовя наружу.

И вот мы оставляем приют теней без должной уверенности, ибо летаргия разума и чувств нам куда приятнее трюков очередного всевышнего проказника, повелителя забав и бога темного веселья. Но вот эта старая ферма, застывшая на краю некогда изобильных и прилежно вспаханных полей, что ныне дики, забыты, на них колышутся лишь пара тощих стебельков, – эта ферма нам по душе – тени наших губ расцветают в улыбках. И ныне, под занесенным над миром серпом месяца, мы не хотим отказываться от своей цели.

Мы не ненавидим живых – не больше, чем ночь ненавидит день; как и им, нам была поручена задача, которую мы должны решить как можно изящнее. Какими бы смиренными мы ни были, все равно мы безнадежно суеверны в своем уклонении от определенных трудов, ибо есть такие труды, от коих не может уберечь даже сила посмертной летаргии.

И поэтому ночами, когда капли ледяного дождя срываются с карнизов, в час, когда ни свет, ни роскошь не берегут более, мы раздвигаем ливневые завесы и вступаем в игру – коварные призраки-преследователи. Мы замираем темными фигурами в дверных проемах, таимся на корточках в углах, обживаем подвалы и чердаки. И вот вспыхивает молния – и нас замечают! Быть может, и не молния, но робкое пламя свечи или мягкий синеватый всплеск лунного света – неважно; там, где появляемся мы, раздается истошный крик.

А порой нас встречают без крика, без изумления. Несчастные свидетели безумного нашего бытия и так уже наполовину мертвы от страха, вселяемого диким предчувствием. Потому – ужас наш ожидаем, предписан противоестественной природой времени года.

Когда мир сереет, готовясь уйти в белизну, каждое бьющееся сердце взывает к нам своим страхом. И если обстоятельства на то благоволят, мы отвечаем. Мы увлекаем как можно больше людей с собой в могилу, потому что такова наша миссия. Наш жестокий цикл не зависит от сезона природы: мы, отщепенцы материи, шествуем своим путем и желаем обрушить занавес на фарс всех сезонов – как обыденных, так и потусторонних.