Ноль эмоций

В этой то ли норе, то ли нашей будущей братской могиле я хорошенько обшарила полки и обнаружила много полезных в хозяйстве вещей: миску и черную изнутри и снаружи железную кружку. Я пошкрябала ее ногтем и увидела оставшийся на поверхности светлый след. Пришлось плеснуть из котла водички и почистить кружку изнутри землей. Когда она побелела, я сполоснула ее, налила в нее немного крапивного отвара и снова залезла к Косте на топчан. Я уговорила его выпить горьковатой темной жидкости, которая должна была помочь остановить кровь, потом этим же отваром промыла ему раны и привязала к ним свои драгоценные впитывающие прокладки, купленные в магазине с «кукыми палками», которые я берегла всю дорогу, и которые один раз мне уже сильно облегчили нелегкую женскую долю. Костя, скосив глаза, с недоумением разглядывал, что я делаю, а когда до него дошло, что именно я применила в качестве повязки, издал громкий страдальческий стон.

— Если бы кто-нибудь из нас догадался купить хотя бы захудалый бинтик, ты бы сейчас выглядел, как заправский киногерой, а не… — я неопределенно помахала перед собой руками, не зная, какое слово подобрать для той жалкой и в то же время комичной картины, которую представлял собой мой пациент.

Глубокую рану на голове, чуть выше виска, тоже пришлось обработать и перевязать, отодрав от подола многострадальной рубахи еще один лоскут. Только после этого я задула свечу и пристроилась рядом со здоровой рукой под боком Константина, укрыв раненого его же курткой. И отключилась сразу же, как только приняла горизонтальное положение.

Когда я проснулась по зову природы, Костя все еще спал, не изменив свою позу ни на сантиметр, и я первым делом приложилась ухом к его груди и убедилась, что он все еще дышит, и сердце бьется. Облегченно выдохнув, я сбегала, точнее, сползала на поверхность по своим делам, убедившись, что уже раннее утро, и на «улице» светло и свежо. А когда вернулась в землянку и зажгла свечу, обнаружила, что Костя уже проснулся и сел по-турецки на своем топчане, сгорбившись, чтобы не биться больной головой о бревна потолка.

Выглядел он неважно: бледный и перекошенный, с затуманенными потемневшими глазами, заросший щетиной; он был похож на пьяного бродягу, которого переехал трактор.

Я протянула ему полкружки остывшего крапивного «чайку», и он молча выпил, сперва сунув в кружку нос, шумно понюхав и затем одобрительно качнув головой.

Он протянул мне здоровую руку, и я помогла ему выкарабкаться из землянки, а потом, отвернувшись, снова служила ему подпоркой, пока он, шатаясь, делал свои дела.

Мы вернулись к землянке, и он, прежде чем туда залезть, постоял немного, выпрямившись, опираясь на мое плечо и молча глядя мне в лицо сверху вниз.

Я тоже долго смотрела на него, догадываясь, какие слова он пытается подобрать, чтобы высказать мне их вслух, а потом проворчала:

— Раны у тебя не смертельные, так что моей заслуги в том, что ты будешь продолжать коптить воздух, нет. Можешь не благодарить.

Он усмехнулся и поцеловал меня в губы.

— Говорю же, не благодарить, — проворчала я, когда он оторвался.

— Как скажешь, — он вымученно улыбнулся, показав красивые ровные зубы, и я в очередной раз поразилась тому, как улыбка преображает его суровое и мрачное лицо. Наверное, если бы он чаще улыбался, бабы на него вешались гроздьями.

Он вернулся на свой топчан, сунул под голову свой рюкзак, укрылся курткой по самый подбородок и съежился на боку, поджав колени и бережно устроив под курткой больную руку.

Я натащила в землянку и подбросила на угли толстых сучьев, чтобы в землянке стало теплее, еще кучу веток и палок сложила возле очага, чтобы он мог сам подбросить, когда проснется, взяла котелок и отправилась на озеро.

Мне пришлось полностью раздеться и силком заставить себя войти в ледяную воду, чтобы добраться до Костиной сети. Когда я добрела до поплавков, мне показалось, что в ячейках застряла крупная рыба. И чтобы ее оттуда добыть, пришлось с головой погрузиться под воду и открыть там глаза. Я чуть не упустила скользкую рыбину и чуть не задохнулась, пока мне удалось схватить ее обеими руками, и я, гоня перед собой волну, рванула к берегу. На топком берегу рыбе удалось выскользнуть из рук, и она немного попрыгала по мелководью и побилась, поднимая тучу брызг, но снова была схвачена и от греха подальше засунута в котелок с водой.

Так я ее и дотащила до землянки и оставила на полке рядом со свечой.

От огарка почти ничего не осталось, фитиль плавал в прозрачном воске и вскоре должен был погаснуть. Ну и пусть. Хозяин этой берлоги должен ориентироваться тут лучше, чем я.

Стараясь не разбудить страдальца, я осторожно перегнулась через него, забрала свой рюкзак, выложила из него свои пожитки.

Я вылезла из землянки и немного постояла в задумчивости, проверяя свою решимость исполнить мой собственный план.

Потом все же кивнула сама себе и отправилась в путь.