Noli me tangere (СИ)

Неизменно Первый, и это без всякой ревности или недовольства признавало все высшее священство, он вел за собой Длани Господни, положив свою жизнь, душу и судьбу на служение Милосердного, был его осязанием в мире материальном, от которого Божество по своей воле навсегда было отрезано. Не было в нем ничего, что говорило бы о его человеческой природе. Он с утра до вечера проводил время в Храме, где следил за совершением таинств или исповедовал прихожан. И ничего не происходило в Обители без его ведома, и воля его была не нарушаема, как воля самого Первосвященника. Любой в Обители и во всем Ордене мог поклясться, что он нес ответственность за каждый вздох, делаемый в храмовом комплексе. Его строгость и справедливость восхищала всех членов Ордена, и многие буквально преклонялись перед ним, видя в нем воплощение мудрости Милосердного. И он всегда предвосхищал все пожелания и распоряжения Первосвященника.

И, по словам Принцессы всегда нудел и нудел. Первосвященник обычно не поощрял грубость девочки, но в данном случае вынужден был согласиться. Строгость вынуждала Савла сыпать безмерным количеством нотаций и истин. Страдало от этого даже воплощение Бога.

А говорить надо было. Таддео уже успел пожаловаться ему на несносное поведение и утверждал, что девочка одичала. Савл старался не принимать участие в воспитании девицы, полностью перекладывая ответственность на плечи Первосвященника, который собственно и притащил ее сюда.

Глаза, горевшие темным пламенем веры, как у архангелов с фресок (отчего даже Благовестному порой становилось неуютно) неотрывно наблюдали за склонившимся Первосвященником. Каштановая прядь выпала из небрежного узла на затылке и легко коснулась белой напудренной щеки. Белую тунику с золотым орнаментом по краям ворота закрывала накидка нежно-зеленого цвета, расшитая цветами, чьи рукава были подвязаны у локтей. Каким бы не был Савл, но всегда выше своей личности он ставил не Бога, а Первосвященника, вложив в него свою жизнь. Пожалуй, он уже и позабыл, как жить без него, не долг и не судьба, а самое странное и сложное решение - раствориться в ином. Разница между Савлом и всеми остальными людьми заключалась в том, что один человек жертвует своей личностью в угоду другому человеку, тогда как священнослужитель никогда не видел в Первосвященнике человека. Всего лишь маску, за которой скрывается Бог. Прекрасное лицо Благовестного для него было всего лишь иконой.

Любой посторонний, оказавшись случайно в чайной комнате, вполне мог впасть в благоговейный ужас перед теми, кто управлял сердцами и душами людей. Будь эти двое чуть материалистичнее или чуть более жадными, мир мог захлебнуться в крови и насилии, а сама Обитель - стать пристанищем порока и греха, и у их ног терся бы отнюдь не ленивый кот. Как податливы были люди им всем, жителям Ордена, было слишком хорошо известно; к счастью для мира и для их душ, они слишком были заняты важным для верующих и бессмысленным для атеистов занятием - разгадывали тайны Господа.

- Принцесса снова попыталась убежать, - эти слова встретились с тихим хихиканьем.

Сарсави и Сетау прятались на балконе, Савл мог приметить часть одеяний, выглядывающих из-за резных панелей. Они всегда были рядом с Первосвященником.

Первосвященник не сразу ответил, струны еще успели грустно спеть, прежде чем он отнял руки и откинулся назад.

Яркие морозно-голубые глаза машинально скользнули по лицу собеседника - суровому и жесткому - его резкий профиль можно было смело чеканить на монетах. Светлые, едва заметно вьющиеся волосы, всегда были зачесаны назад и увлажненные ароматическим маслом.

- Вот что меня всегда удивляло - упрямство, - сказал он, снимая с пальцев плектры, - упорство достойно похвалы, упрямство же, несомненно, осуждения. И все же, глядя, как бьются шмели о стекло, когда летним днем случайно залетают в комнату, я чувствую одновременно и сострадание, и восхищение.

- Шмели приносят пользу, Принцесса же, как бабочка-капустница, красива, но так и норовит оставить после себя пару гусениц. И безучастно наблюдать, как она в своих попытках так и стремится погубить себя, можно лишь имея черствую натуру.

- С твоего языка так и сорвется фраза, что она любую душу превратит в камень.

- С моего языка сорвется лишь мольба к вам, просьба усмирить душевные и физические рвения Принцессы-Священницы.

Первосвященник неторопливо уложил плектры в аккуратную деревянную шкатулку, и только когда уселся, привалившись к оконному косяку, ответил:

- Принцесса лишь мышь, которая порой грызет плоды на грядке. Стоит ли она тех усилий, понадобившихся для установки капкана?

- Грызуны не раз становились причиной эпидемий и голода, - парировал Савл, которому порядком надоело, что Первосвященник постоянно отмахивается от своей подопечной, - вы, может, и видите в ней экзотическую диковинку, но я уверяю вас, эта чудесная бабочка из дальних стран - самая обычная плодожорка. Известно, что камушек ведет к оползню. Особенно сейчас, когда даже птичьего щебета хватит, чтобы сотрясти горы. Редко мы слышим пение Иевфаэ.