Noli me tangere (СИ)

- Роль Судьбы - не победный венок и не медаль, которыми одаривают героев или отличившихся на поприще духовного труда. Мы не миряне, а духовенство, и измеряем достойных иной линейкой, - холодно ответил Благовестный, которому отнюдь не льстило, что его слова постоянно встречают сопротивление.

- Ильделиндис молода, ее разум не крепок, а познания скудны, сможет ли она истолковать знаки, ниспосланные Первозданным? - Первый из Двенадцати прекрасно видел, как лицо его божества превратилось в гипсовую маску, а глаза даже в сумраке сияли как снег в солнечный день.

- Более того, я хочу забрать ее из храма Нисэ и оставить в Обители, где она росла бы в моих Покоях, - как ни в чем не бывало сказал Благой, поглаживая подошедшего кота.

- Ясно, - спокойно ответил Савл, неотрывно глядя, как животное трется о белые руки, - воплощенному разуму Милосердного доступно намного больше, чем его простым служителям. Как объявить вашу волю? И какой сан возьмет Ильделиндис, придя в ваш Дом?

- Она послушница, а значит пусть остается таковой, пока не изъявит желания принять тот сан, который бы хотела получить.

Савл помолчал.

- Мы не можем так поступить. Достоинства Ильделиндис, несомненно, всем известны, Благословенная Нисэ отличает девушку, но она не отпустит ее, во всяком случае без уважительной причины.

- Даже слово Господне на нее не окажет влияния?

- Слово Господне еще даже не прозвучало, - терпению Савла, казалось, не было предела.

- Ильделиндис нужна Богу, нынешнему и будущему. Пусть она будет oeta aeispa ys adon - Пресвятое Сердце Господне.

Савл даже не попытался скрыть удивление.

- Ваши решения в последние годы все больше загадочны и пугающи. И почти со всеми я не согласен. Ильделиндис не годится ни на роль Судьбы, ни на название Пресвятого Сердца.

- Она прибудет на осенние празднества, тогда я открою свою волю. Савл, тебя должен беспокоить порядок в Ордене, меня же - порядок в собственной душе и в Душе Бога.

- Вы и есть Орден.

Молчание повисло тяжелым грузом, давящим напоминанием, которое снова селилось тягостным ощущением в душе Возлюбленного Бога. Это было мрачное чувство, как древний камень, из которого строили курганы над мертвым безумием. Которое к несчастью могло ожить. Это напоминало о сущности Первосвященника, неясной ему самому, но в тоже время только ему и понятную.

- Пришло письмо от Иоэля, - сказал Савл, когда привычная Луна сменилась другой, знаменуя, что ночь торопится уйти, - пишет, что ныне пребывает в землях, сплошь заросших лавандой и вдоволь пропахших выпечкой.

- Иоэль сбежал из Обители, теперь пишет письма, старательно подсказывая свое место расположения. Даже годовалое дитя уразумеет, что сейчас он в Южноморье. Последовательность Иоэля достойна стать притчей.

- Боится, что вернем его силой, - хмыкнул один из Двенадцати, - вы возлагали на него слишком большие надежды.

- Стоит ли меня винить? Иоэль для меня как родное дитя, столь он похож на меня, еще до того, как я принял венец из мирта и роз. Мне хотелось видеть его таким же величавым, как и себя. Но его побег, не думай, Савл, что он ранил меня или разочаровал - это то, что я сделал бы сам. Он таков, каков и я, и таков, каким я хочу его видеть.

Стоило отпраздновать Медовицы, как хлынул дождь. Он беспокойно стучал в окна и витражи, как будто тревожно предупреждал о чем-то. Обитель разом опустела, и жители ее попрятались кто куда. Серость и тишина, прерываемая ливнем, повисли над Сердцем Ордена.

Широкий альков одной из множества комнат Храма освещался лишь огромным витражом во всю стену; в солнечный день альков превратился бы в причудливую фантазию, раскрашенную и расчерченную множеством красок, сейчас же свет едва струился, и вместо солнечных лучей внизу клубились потемки. Зеленые, красные, голубые, фиолетовые стеклышки в искусных руках из разноцветного хаоса превратились в изысканную работу, с множеством тончайших переходов и прекрасно преданным трагизмом, похожую на божественное откровение. Тысячи кусочков складывались в короткую, но трагичную историю Явленного из Ландерна - Landwean, единственного из всех, кто добровольно отрекся от своей сути ради любви, которая принесла гибель не только ему, но и его подвижникам, которых ныне называли Святыми. Это был единственный пример вопиющего эгоизма, который можно было обнаружить в вероучении о Милосердном. И самый человечный.

Большинство историй о Явленных больше служили моральными назиданиями и чудесными откровениями, нежели рассказами о взаимоотношении божественного и человеческого. Явленный из Ландерна был удивительным исключением, ведь все его благочестие едва ли не исчезло под впечатлением от мирского. Принцесса удивлялась, почему его не предали забвению или не изменили историю и не подали ее в более выгодном свете, но ей поясняли, что забывать его ни в коем случае нельзя, он будет служить назиданием всем, кто решил посвятить себя Милосердному, и всякому, кто придет в Храм*.