Читаем Номады Великой Степи полностью

Период, когда на Алтае и в Таримской котловине господствовали юэчжи, вошел в историю Китая как период «Весны и Осени» (Чунь-цю). На территории среднего и нижнего течения Хуанхэ и на Великой Китайской равнине в то время существовало около 200 удельных княжеств. Формально лидерство на севере принадлежало царству Восточное Чжоу. На северо-западе «цивилизованного» мира обитали племена жунов – своего рода «азиатские киммерийцы». Жуны, так же как их европейские «коллеги» по своему хозяйственному укладу занимали промежуточное положение между степными номадами и пойменными земледельцами юга. Часть жунских племен еще со времен полулегендарной эпохи Ся24 породнилась с местными земледельцами и к тому времени уже имели свои удельные княжества, входившие в сферу влияния «царства» Чжоу. К середине VII века до нашей эры князья одного из «цивилизованных» жунских княжеств смогли объединить вокруг себя довольно большие земли, заслужив признание в качестве «первого среди равных» чжоуских удельных князей. В Китайских летописях они известны как династия Цинь. Именно они, скорей всего через соседние жунские племена, вступили в контакт с новыми властителями кочевого мира. К счастью, до нас дошло изображение этого контакта (рис. 14). Благодаря найденному в пазырыкском кургане №5 войлочному ковру, мы можем рассмотреть все детали одежды как царского скифа, так и циньского князя, своеобразный головной убор которого, с прямоугольной задней частью, можно увидеть и на некоторых терракотовых воинах из гробницы Цинь Шихуана25. Если предположить, что перед нами не рядовое событие, а именно первый контакт между правителями двух держав, о чем говорит и сам многократно повторенный узор и место находки ковра, то вполне вероятно, что в этом кургане похоронен скифский хакан Мадий26 (Мадай), при котором, согласно Геродоту, «в течение двадцати восьми лет, скифы властвовали над Азией, и за это время они, преисполненные наглости и презрения, все опустошили». Тогда сидящий на троне сановник – прямой предок Цинь Шихуанди, Циньский князь Жэнь-хао27, вошедший в летописи под прозвищем Мугун (Величественный князь), который в середине VII века до нашей эры расширил свои владения далеко на запад.

Китайцы, всегда с презрением относились к «варварам», а варварами они считают всех, кто не живет по законам Поднебесной империи. Согласиться, что северные варвары имели более высокий уровень культуры – оскорбить память предков. Поэтому, признавая, что юэчжи поставляли в Китай нефрит, они не чего не говорят ни о железе, ни о военной технике. А ведь Китай того времени продолжал жить в бронзовом веке. Новое, необычно прочное оружие скифов не могло не заинтересовать перманентно воюющих Циньцев. А уж технику боя с использованием конных лучников циньцы, из которых «чжоусцы набирали конюших, колесничих и дрессировщиков» [Кюнер И.], могли получить только от скифов. Лев Николаевич Гумилев, упоминая об их торговых и культурных взаимодействиях, писал: «От циньских князей юэчжи получали великолепные ткани и зеркала, сохранившиеся до нашего времени в горноалтайских курганах, а циньцы заимствовали у юэчжей конный строй, упразднив громоздкие неповоротливые колесницы». Известно, что в Китае железо получило распространение только в V веке до нашей эры. Думается, и тут ни как не обошлось без тохар. Об этом же косвенно свидетельствует «тохарское происхождение… ряда древнекитайских слов, относящихся к домостроению, колесничему делу, хозяйству» [Ковалев А. А.].

Возможно, именно союз с пазырыкскими племенами, полученные от них навыки коннолучного боя и железное оружие позволили Циньцам усмирить окрестных кочевников и сосредоточиться на внутренних чжоуских войнах. В 623 году Жэнь-хао на 37 году своего правления «присоединил к себе двенадцать царств, устроил земли на расстоянии в тысячу ли и стал главенствовать над западными жунами». То есть дошел до Ордоса, а западнее, согласно археологическим данным, лежали земли племени «лоуфань», подчиненных юэчжам. Интересно, что, несмотря на всю свою мощь, циньцы, даже во времена наивысшего рассвета при императоре Шихуане, не пытались вторгаться на земли западнее Ордоса, то есть свято блюли границы Скифии.



Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее