Номер 14

Он тяжело опустился в кресло, опять почувствовав сильную боль. Клара говорила, не останавливаясь» быстрым, негромким, чуть истерическим говорком, говорила, что его никто пальцем не тронет, разве можно посягнуть на человека, который столько сделал для Италии! И этот хозяин, сейчас видно, очень хороший человек, а завтра им, конечно, отдадут сундук, да если и не отдадут, то тоже не беда, разве в деньгах счастье, это гнусная клевета, будто она любила деньги, ну да, любила, и платья любила, и бриллианты, но ей ничего этого не нужно, пусть они, партизаны, подавятся этими деньгами, хотя нет, этот молодой человек чудный, он обещал все для нее сделать, и завтра же утром они поедут дальше, в Швейцарию, и купят там виллу, впрочем, и вилла не нужна, они могут жить в одной комнате, лишь бы он ее любил, и он, наверное,, теперь ее не бросит, потому что это было бы страшно гадко, и он там как следует отдохнет, кто же имеет больше прав на отдых, чем он, а потом народ образумится и их позовут обратно, нельзя же долго оставаться за границей, они так любят Италию, они вернутся и никого не казнят, даже самых худших изменников. Боже избави, зачем казнить, не надо никому делать зла, и он никому не хотел никогда зла, кому же и знать, как не ей, они говорят — Чано, это правда, но она знает, как ему это было тяжело, а она всегда говорила, что не надо было казнить и Чано, хотя Эдда очень противная женщина, даже непонятно, как у него может быть такая дочь, можно будет всех изменников выслать за границу, а этого юношу они наградят, он граф, но его можно будет сделать князем, хотя, правда, если больше нет короля, то нет и титулов, она прекрасно понимает, это донна Ракеле говорила, будто она глупа, но он, верно, голоден, он за целый день почти ничего не ел, ему доктора велели пить по три бутылки молока в день, а он всегда забывает о своем здоровье, еще слава Богу, что нет болей, если действительно нет, а то он всегда от нее все скрывает, от донны Ракеле он ничего не скрывал, хотя это и неправда, будто она умная, но жена, конечно, совсем другое дело, но он и Маргарите говорил больше, чем ей, а она его предала, а теперь надо лечь и выспаться, потому что завтра будет трудный день, надо будет все им объяснить... В дверь постучали, на ее лице выразился ужас: «Нет, нет, нельзя, я уже раздеваюсь!..» Услышав, что хозяин принес горячую воду, радостно ахнула и приотворила дверь.

— Ах, как я вам благодарна, мы потревожили вас так поздно, ну вот, теперь отлично, — говорили она, принимая кувшин. — И еще подушка, ах, спасибо! Какой горячий, я чуть не обожглась! Больше мы не будем вас беспокоить, ради Бога, извините!.. И завтра, если можно, молока, мы страшно любим молоко! — говорила она, Хозяин смотрел на заложников с некоторой тревогой. Тяжелый грузный человек сидел в полутьме у окна, опустив голову, закрыв глаза и лоб левой рукой.

Где-то все время хлопала дверь. Клара давно спала, изредка вскрикивая во сне. «...Да, зачем захрапел! — морщась, думал он. — И туг же сам себя погубил! Если б не вздрогнул при его шутке, он, верно, прошел бы дальше... Впрочем, мои все равно выдали бы: нам погибать, так пусть и дуче гибнет с нами!.. Да, люди подлецы... И народ, которому молятся демократические идиоты, не лучше их самих, или разве только немного лучше. Демократические идиоты играют на нем без проигрыша: когда он ведет себя сносно, они кричат о красоте народной души, а когда он показывает себя тупым животным, что ж делать, «народ был обманут», «народ болен»... Да, они победили, но моя ошибка была только в том, что положился на психопата Гитлера и на своих дураков генералов, которые теперь говорят, будто всегда меня предостерегали, будто отроду не были фашистами, будто они вообще тут совершенно ни при чем. А я их осыпал наградами, деньгами, глупыми кличками», — думал он, с досадой вспоминая титулы своих генералов и адмиралов: один был герцог Аддис-Абебский, другой — герцог Моря, третий — герцог Победы. «Теперь все это звучит насмешкой, когда нет ни победы, ни моря, ни Аддис-Абебы. Но если б у психопата было побольше роботов и пушек, то те же союзники умоляли бы меня перейти к ним, а мои болваны герцоги лебезили бы передо мной еще подлее... Завтра убьют... Не могут не убить…

VI

Он понимал, что среди его бесчисленных теперь врагов должны найтись люди, которые признают суд над ним излишней формальностью и предпочтут простую короткую расправу. «Что ж, они правы: я на месте поступил бы точно так же, да я так же и поступал. Правда, старался больше действовать подкупом, титулами, деньгами. Или любезностью, как на всяких Эмилей Людвигов, которые теперь тоже меня поносят Эти писаки почти все, даже «неподкупные», готовы! были писать что угодно, надо было только принимать их, говорить им: «Вы с вашим умом», «Вы с вашим талантом», «Никто этого не понимает тоньше и глубже, чем вы». Да, да, все хороши...»