Номер 16

Эйприл больше всего заинтересовало замечание Стивена о том, что супруги не уходят дальше магазина на углу. Даже спустя столько лет безумные записи двоюродной бабушки отражали нечто более весомое, чем просто фантазии больного разума.

– Вы не могли бы…

– Поговорить с ними? Конечно. Бетти спустится на ланч ровно в половину двенадцатого. Тогда я ее спрошу. Она никогда не пропускает поход в «Клариджиз»[8].

– А это далеко?

– Нет, на другой стороне Гайд-парка.

Эйприл кивнула, не в силах стряхнуть с себя вновь возникшее ощущение дискомфорта.

– Это было бы замечательно. Скажите, что о ней расспрашивала двоюродная внучка Лилиан, которая интересуется историей семьи, и что она будет благодарна за любую информацию. Пусть миссис Рот уделит мне всего несколько минут.

Стивен сделал запись в блокноте.

– Я позвоню вам или расскажу о результате лично, если встречу.

– Отлично.

– Но я не могу ничего обещать. Они, как правило, никого к себе не подпускают.

– Я понимаю. И в дневнике упоминается еще один человек. Художник, который когда-то жил здесь. Некто по фамилии, кажется, Хессен.

Пальцы Стивена замерли над строкой, которую он заносил в блокнот, но портье не поднял головы.

– Вы слышали о таком? – спросила Эйприл, и все внутри ее сжалось от волнения.

Стивен заморгал, посмотрел куда-то мимо нее, затем отрицательно покачал головой.

– Художник? Нет. Не слышал. При мне не было. И на здании нет голубой таблички. – Стивен говорил о мемориальных знаках, какими в Лондоне отмечают дома, где проживали знаменитости.

– Ну да. Это же было много лет тому назад. Наверное, он тогда был безвестным художником, а вовсе не знаменитостью.

На конторке портье зазвонил телефон. Рука Стивена потянулась к трубке.

– Прошу прощения, Эйприл, но я должен ответить на звонок.

Эйприл кивнула, стараясь, чтобы разочарование не отразилось на лице.

– Конечно. Мне пора идти. До свидания и спасибо вам.

Эйприл отправилась через напитанный влагой зеленый Гайд-парк на поиски улицы под названием Куинз-уэй. Она находилась в районе Бэйсуотер, с северной стороны огромного городского парка, за озером Серпентин, за лабиринтом тропинок и деревьев.

Сойдя с дорожки в мокрую траву, Эйприл так и шагала напрямик, пока парусиновые туфли не промокли насквозь. Она прошла через многочисленные сады, миновала колоссальный Мемориал принца Альберта, затем двинулась вдоль Кенсингтонского дворца, где когда-то жила принцесса Диана. Было приятно глотнуть свежего воздуха, посмотреть на нормальных людей, занятых повседневными делами: нянек с колясками, детишек в стеганых курточках; любителей бега трусцой, которые обгоняли Эйприл, тяжело дыша и мелькая потными розовыми ногами, или же, наоборот, стройные и худощавые, двигались легко, широкими шагами. Она ничего не выдумывает – чем дальше она отходит от Баррингтон-хаус, тем легче становится на душе. На нее больше не давит ощущение, будто она заточена в угрюмых коричневых комнатах.

Оглядев наскоро белые гостиницы и сочащиеся дождевой водой квадраты садов, протолкнувшись сквозь нескончаемый поток туристов, Эйприл решила, что Бэйсуотер – лучшее место, куда стоит переехать из Баррингтон-хаус. При мысли о том, что ее ждет очередная одинокая ночь в квартире, Эйприл делалось дурно.

Она боялась. В нее вселяли ужас грязные стены, вытертые ковры и сумеречная тишина, наполненная ожиданием чего-то. Длительное заточение в этих стенах одинокой и обезумевшей женщины совершенно изменило квартиру. Лилиан все глубже проваливалась в деменцию в мрачной темнице, какой стал для нее дом, где множество воспоминаний исказились, бесконечными часами перепархивая с места на место, словно привидения. Бабушка как будто физически заразила жилище унынием, которое, в свою очередь, населило ее мысли тайными ужасами и паранойей.

Эйприл не могла точно объяснить, как такое случилось или как в ней самой вдруг развилась странная чувствительность к подобным вещам, но прямо сейчас ей становилось жарко от стыда за собственную глупость. За то, что квартира, простая и вполне материальная, смогла вызвать в ней такую перемену. Однако смогла, и прошлая ночь очередное тому доказательство.

Эйприл задумалась, как объяснить матери переезд в гостиницу. Очередная ложь во спасение. От одной мысли, что придется как-то сообщить эту новость, на нее наваливалась усталость. Потом, она разберется с этим потом. Потому что Бэйсуотер обладает по-настоящему средиземноморским шармом, которым хочется насладиться, – даже небо вдруг стало голубым, – казалось, этот район создан специально для гостей из-за границы. Здесь повсюду были магазины, торгующие сумками и чемоданами, сетевые рестораны и дурацкие сувенирные лавки для туристов, однако же Эйприл понравились высокие белые дома с греческими и кипрскими магазинчиками. Чтобы подкрепиться, она купила оливок и хумус в афинской лавочке на Москоу-роуд, где на всех стариках за прилавком были голубые комбинезоны; покупки ей завернули в белую бумагу.