...Элен Ливали стояла наверху лестничного пролёта, кутая плечи в кружевную шаль и опираясь локтями на лакированные перила. Её взгляд рассеянной бабочкой порхал по высокому узкому лестничному колодцу. Иногда он присаживался отдохнуть – то на принципалок, идущих парой этажей ниже и рассыпающих вокруг себя серебристые бусинки девичьего смеха, то на потерянную кем-то на ступеньках круглую пудреницу, то на украшавшие стены вышивки. Мыслей не было: Ливали сейчас не могла ни о чём думать, только ощущать. Казалось, она застыла, пойманная в плен своих невнятных предчувствий, словно изящная мушка в золотистом куске янтаря. Здесь и сейчас, в сливочном одиночестве, в ярком и холодном свете галогеновых ламп, пририсовывающем всему бритвенно-острые тени, Элен почувствовала – сегодня последний день её власти. Причём, что самое забавное, этот переворот мироустройства устроила она сама. Элен Марилетта Ливали, светлый ангел Некоузья. Да. Забавно.
-А, так вот вы где, – камнем в стекло влетел в Эленино уединение слегка насмешливый голос Камилло. Обернувшись, она обнаружила Диксона и Бониту, чинно стоявших за её спиной. «Мы с Тамарой ходим парой, санитары мы с Тамарой», – вспомнился ей детский стишок, и Ливали еле заметно улыбнулась. Кивнула, молча спрашивая, зачем её искали. Говорить не хотелось; хотелось встретиться с Иглой-Рыжиком и побыстрее уже всё закончить.
А ещё – получить, наконец, от замолчавшей пару часов назад Нарциссы долгожданную весть об уничтожении дневника ведьмы.
-А где тут у тебя туалет? – светски осведомился Бонита с патологически честным взглядом, означавшим, как правило, задуманную Полем невероятную пакость. Элен слегка напряглась: пока оба сидели в её кабинете, попивая какао и поедая печеньки, за ними присматривала Селия, та самая беленькая девочка-принципалка, что подавала им угощение.
У Селии был особенный дар – феноменальная память. Они с Элен ещё утром договорились, что Селия будет постоянно «пасти» гостей Кирпичного, запоминая каждое слово Поля и Камилло, и немедленно транслировать эти беседы по узам, если в них обнаружится нечто важное для Ливали.
Но нет: всё это время «визитёры поневоле» трепались исключительно про свою работу, да азартно играли в кости. Селия и сейчас застенчивой тенью маячила в паре шагов за спиной Диксона, опустив глаза, но... но не слать же девушку за этими двумя в туалет!! Ливали качнула затейливой причёской и насмешливо осведомилась:
-Что, вы туда вдвоём идти собрались, как Шерочка с Машерочкой? Одному Камилло никак не управиться?
-Это называется «мужская взаимоподдержка», – дружелюбно объяснил ей Диксон, ментально помахивая хвостом.
-Мы будем выписывать узоры из ландышей по твоему санфаянсу, – дополнил Поль и сделал бровки домиком. – Так что, ты скажешь нам, куда идти по зову организма, или мы топаем орошать дворовые территории, рискуя отморозить честь и достоинство?..
-Селия, проводи их, – сдалась Элен, досадливо цокнув языком. Ей вот только вечных Поллиных сумасбродных затей сейчас не хватало для полного счастья! А если учесть, что профессор теперь неразлей-нефть с этим вредно-очаровательным усатым стариканом... «Ой, нет!.. – Элен недовольно помотала головой, и ленты в её льняных волосах метнулись туда-сюда, словно напуганные птички. – Я даже и думать об этом не хочу! Но что же это такое, всё вокруг молчит – я не чую ни Нарциссу, ни Алию. Нет никаких вестей из Антинеля, куда уже почти сутки, как ушли офицеры... И Рыжика всё нет и нет! Я так скоро вообще растеряюсь и перестану понимать. Хотя, такое чувство, что... я никогда и не понимала».
Ливали досадливо прикусила нижнюю губу. Из коридора, куда ушли Поль с Камилло, донеслось слегка гундосое пение профессора: «На белом-белом покрывале января любимой девушки я имя написааааал...». Шут гороховый... но она всё равно его любит. Может быть даже, именно за это.
«Шут гороховый» меж тем вволок за собой Камилло в сакральное помещение, хамски захлопнув дверь прямо перед обиженным личиком Селии. Заперся на шпингалет, а потом для верности прижал ладони к косякам, и, послушные его воле, медные провода соткали прочную сеть на створке двери. Камилло восхищённо присвистнул сквозь зубы: так, как это делал Рыжик.
Профессор в ответ лишь слабо улыбнулся:
-Это так, даже не семечки, а шелуха от них, мухняшка... ибо узы способны на вещи поистине немыслимые. Но о них я расскажу как-нибудь потом, если это «потом» с нами произойдёт, а пока...
Бонита отвернул два крана над рукомойниками, пустив воду, и с ногами забрался на широкий подоконник у замазанного белой краской окна.
-Мы же сюда приехали трамваем, верно? – спросил он у Диксона и кинул ему пачку с сигаретами. Камилло благодарно задымил, согласно кивнув и прося продолжать. Поль обнял колени руками, став похожим на прогуливающего занятия студента, и улыбнулся с озорством: