В повисшей тишине они, наконец, услышали задыхающийся, зло-отчаянный голосок Селии, явно орущей уже не меньше десяти минут:
-Выходите! Выходите, сколько уже можно там сидеть! Или стоять! Или что вы там друг с другом делаете вообще...
-Какая испорченная девочка, – ласково сказал ей сквозь дверь Бонита, не изъявляя никакого желания отпереть. – И между прочим, это от твоего какао и уносят меня, и уносят меня в звенящую снежную даль три белых коня, эх три белых коня – биде, унитаз, писсуар...
Селия поперхнулась очередным воплем и контуженно затихла. Поль подмигнул жующему свои усы в попытке не засмеяться в голос Камилло, и вновь угнездился на подоконнике, вытянув шею и выглядывая в ту небольшую часть окна, что не была замазана белой краской.
-Конечно, тут несколько не хватает камина, пледа, трубки и скрипки, но… но зато отлично просматривается подъезд к интернату, и никто не стоит над душой с блокнотиком и карандашиком... не так ли, доктор Диксон?
-Определённо, – поддакнул Камилло, опираясь рядом о стену и меланхолично глядя на текущую из кранов водичку.
-Тем более, чувствую я, что ждать в этом чистилище нам осталось не так уж долго...
Мёд и дёготь
-Что здесь было вообще, сожри вас медь?! – Анияка, в отличие от своей всегда корректной мамы Слады, в выражениях не стеснялась. Да и как было не орать, когда приходишь домой вместе с Шэгги, успешно одержав победу над детьми никельщиков и закидав их снежками так, что они с визгом и жалобами убежали за мост – а дома вот это всё!
Начиная от развороченного окна в выстуженной кухне, сквозь которое явно кого-то выкинули со второго этажа мордой в снег, и заканчивая Смайликом с исцарапанной шеей, нервно пьющего прямо из бутылки настойку из шпальника. Которая вообще принадлежит Шэггиному папе, и потому трогать которую по силе риска равносильно одиночному походу на Задний двор. Даже, пожалуй, покруче.
Шэгги маячил за спиной разгневанной Анияки, слегка стыдливо прикрывая варежкой синяк на скуле, и молчал.
-Вечно вы где-то шляетесь, когда позарез нужны, – угрюмо сказала Тин-Тин, подметавшая на совок битые стекляшки и какие-то странные железные колючки, невесть откуда появившиеся в их кухне. – Тут были ведьма, иголка и лживая льстивая девица из Кирпичного, которые все передрались за дневник Смайликовой мамы и едва не поубивали и нас. А ведь врали, что хотят Майло в узмары посвятить... какая гадость!
Она досадливо бросила веник в угол, под мойку, и ссыпала мусор в жестяное ведро. Анияка немо хлопнула ртом, словно рыба.
-Смайлик, тебя душили? – со смесью сочувствия и зависти к покрытому боевой славой другу осведомился Шэгги. Руку от синяка он убрал.
-Да, проводами, – хрипло ответил Майло, отрываясь от горлышка бутылки. Казалось, немалый градус настойки мальчишку вообще не берёт: Майло по-прежнему то и дело коротко вздрагивал, как от удара током, и смотрел себе через плечо. – Шэг, твой отец скоро приедет?
-К утру только, он на смене, – Шэгги прекратил стоять столбом и стал помогать Тин-Тин, которая, брезгливо сморщив конопатую мордочку, попыталась ногой закатить в пакет испорченный Ютой горшок от традесканции – из него до сих пор торчали металлические стебли и колючки.
-Плохо, – Майло вытер лоб рукавом и отпил ещё. – Не хотелось бы вас тут бросать без взрослых. Но мне тоже нужно в Кирпичное...
-Смайл! Да ты опсихел нахрен с этими своими шляниями! – заорала Анияка и швырнула в даже не попытавшегося увернуться Майло своей шапочкой. – Хочешь, чтобы тебе в этом адском интернате с унитазным ершом и санитарным утёнком мозги прочистили?!
-Хочу вызволить оттуда Полли, – сумрачно отозвался Майло. – Я сразу не додумался, когда вся эта каша заварилась… Тин-Тин отдала дневник мамы нашему профессору, Рыжик и вредная девица с муфточкой искали дневник, и оба не сговариваясь уехали в Кирпичное. Это значит лишь одно...
-Не отдала, – еле слышно сказала Тин-Тин, стоя на коленях над расколотым горшком, и угрюмо посмотрела на друзей из-под густой чёлки.
-Так ты же сказала... Ты что – их всех обманула, маленькая врушка? – с осторожным желанием поверить вопросил Майло, наклоняясь к девчонке. Анияка восторженно запрыгала на пороге, хлопая снятыми варежками, с которых посыпались комочки льда:
-А-а, кучерявая, я тебя обожаю! Это только ты могла!!
-Потому что не хочу я их войны и ссор у себя дома. Ведьма такая прелестная, но хотела убить рыжего мальчика, с которым пришёл Смайлик, а эта... Нарцисса, она ведь тоже неплохая, не совсем испорченная, но её провода вон... у Смайлика до сих пор кровь идёт, – Тин-Тин сердито всхлипнула, прикусив нижнюю губу. Всё-таки засунула горшок в пакет, связала узлом, сунула в ведро к осколкам и щепкам. – Не хочу, чтобы и мы так когда-нибудь... Пусть уходят. Пусть выясняют свои обиды и сводят счёты в другом месте. Гори этот клятый дневник синим пламенем...
-Нет. Вначале я его прочту, – твёрдо сказал Майло; его золотистые глаза потемнели, словно загустевший от влитого дёгтя мёд. – Догоню как-нибудь Рыжика, попрошу ключ – и прочту. Там правда о том, кто погубил мою маму.