Леви передёрнуло. Слова Танцовщицы заставили её ощутить укол раздражения своим сходством с моралью, которая на каждом шагу попадалась в руководствах по самоконтролю. Шаманка усмехнулась: чувства послушницы не остались для неё тайной.
— Не пойми меня неправильно, Мальва. Страсть — это мустанг, который может сбросить тебя, и тогда ты сломаешь спину, а может унести к величайшим чудесам, если ты сумеешь его объездить. Ваше племя стремится посадить мустанга на вечную привязь, но ты уж сама скажи мне, мудро ли это. Кто знает, вдруг я ошибаюсь?
Договорив, Танцовщица приложила пимак к губам, и туман наполнился музыкой. Лёд медленно, но верно поддавался; он не таял, как это происходило бы в реальности. Он просто исчезал.
— Сколько нужно времени, чтобы эта штука растаяла? — спросила Леви, ёжась от растекающегося в воздухе мороза.
Танцовщица пожала плечами. Мелодия прервалась.
— Мне ещё не доводилось вызволять Старшего Духа из его собственных оков. Придётся возвращаться к озеру, чтобы восполнить силы и продолжать.
Очередная стайка искр потёрлась о ближайшую скалу, роняя нотки-отблески на молчаливый лёд.
— Что собираешься делать, Мальва? Духи, посланные к твоему телу, говорят, что оно находится в месте, отрезанном от мира снов. Там царит покой, в котором узники меди нуждаются, когда творят свои высшие ритуалы, и незваных гостей они не допустят.
— И это значит, что я тоже не попаду туда, пока они не решат меня разбудить?
Виновато поджав губы, шаманка качнула головой:
— Верно. Сейчас ты одна из нас.
— И ничего нельзя сделать?
Соскользнув с валуна, Танцовщица наклонилась к седому кустарнику, посвёркивая бисером. Будь её движения чуть менее точными и порывистыми, она походила бы на самое обычное дитя, наслаждающееся ароматом трав.
— Я могла бы призвать гнев земли и ветра на головы твоих бывших наставников… если ты не считаешь потраченных жизней. Тебе стоит только попросить.
— И что вы будете обо мне думать, если?..
Леви запнулась и не договорила. Обречь на смерть других, чтобы спасти себя? Неужели она всерьёз допускает подобное?!
Выражение лица шаманки не изменилось. В её чуть раскосых глазах ровно мерцал тёмный огонь.
— Только Вакан-Танка имеет право судить. До тебя мне есть дело, до них — нет.
— Должен же быть другой способ. — Леви поднялась, машинально отряхивая юбку.
Танцовщица пожала плечами. Ей не нужно было ни о чём спрашивать — благодаря связи их мыслей она прекрасно знала, что задумала послушница. Путешествие, проделанное Леви из отдалённых уголков Ноо, удостоилось лишь скупой похвалы — словно ничего другого и не ожидалось.
— Будь осторожна, — сказала шаманка, снова поднимая пимак. — Можешь передать своему медному вору, что я разрешаю пополнять силы у озера. И я снова пошлю духов к месту тишины — может, удастся всё-таки найти лазейку.
— Спасибо. — Слегка растерявшись, Леви не придумала ничего уместней, чем неуклюжий реверанс.
Шагая вниз по склону, она чувствовала, как теплеет воздух. Лёд Кроцелла стягивал к себе пространство, замедляя ветер и глуша окружающие звуки. Чем дальше отступали пять тонких скал, тем легче становилось дышать, и тем сильнее казалось, что поздняя осень резко сменилась душистой весной. Безымянный город зяб и чуть поблёскивал; спящие дома, разбросанные по холмам, выглядели так, словно жители оставили их на пару минут.
Спустившись к неправдоподобно высокому указателю без надписей, воткнутому около пустого и гладкого шоссе, послушница вызвала в памяти цепочку звуков, служившую именем двумордому волку из погибшего леса. Ноты легко покинули её разум и растворились в воздухе.
Отыскать чужой сон — особенно сон Нетуса, человека, чьё сердце стучало так близко и громко — было просто. Но сейчас ей предстоит проникнуть в реальный мир, и лучше всего пойти следом за духами — ведь и Танцор, и Кроцелл упоминали, что существам Ноо открыты пути в оба пространства.
Из-за ближайшего холма раздался многоголосый вой.
На шёлково лоснящейся шерсти духов играли мелкие блики. Уже знакомый послушнице вожак стаи скользил впереди, едва касаясь лапами шоссе; чуть позади него шла волчица — крупная, но изящная, с острой мордой и плавными движениями тонкого хвоста. Остальные четверо волков — мельче и прозрачней — сохраняли почтительное расстояние и двигались, низко опуская головы.
Духов объединяла угольная масть и множество глаз, которые беспорядочно открывались на волчьих телах
Леви слегка занервничала. Волки остановились чуть поодаль, и только двумордый приблизился вплотную, вырастая над послушницей, точно огромная глыба тени. Повинуясь скорее наитию, чем здравому смыслу, Леви выставила вперёд руку, согнув в локте и повернув её к волку тыльной стороной ладони; тот сдержанно обнюхал ткань её свитера и фыркнул, позволив ей коснуться его лба.
Вопросительные ноты кружились между духом и послушницей, как пушинки одуванчика. Леви закрыла глаза и напрягла внутреннее зрение, воскрешая образ сэра Джеффри Тансерда. В тихую мелодию, исходившую от двумордого волка, вплёлся новый мотив — понимание.
«Добыча?»
Стая тихо заворчала, отзываясь на мысли вожака.