Нора Баржес

В этот раз все было иначе. Он видел в ней мать. Он распахнул телефонное окно и читал вслух каждое послание. Она давала объяснения, плакала, он безжалостно допрашивал. Он потребовал, чтобы она принесла свой дневник, он знал, что она ведет дневник. Она принесла, он беспощадно, вслух прочел и его.

Вердикт – перевод в другую школу, запрет на общение, возможно, смена квартиры.

Она рыдает у него в комнате, потом у себя.

Он уже наутро отчаянно просит прощения, он говорит, что испугался за нее, говорит Норе, ей самой.

Но скорлупа, в которой они когда-то так уютно сидели все втроем, треснула, слова утратили силу подменять собой жизнь, ушли в отставку, и на их место заступили подлинные события, вышли на сцену и стали диктовать свое.

Началось действие, и теперь было только оно одно.

Нора уснула под всхлипывание дочери за стеной.

Да, Риточка, мы приехали, – шептала она в трубку, – у нас сущий ад. Съездили ужасно, я же тебе говорила, а сегодня нашли у Ани переписку, вроде бы она попробовала наркотики. Скандал дома очень большой, наверное, надо будет переезжать, переводить в другую школу.

Она пила каждое риточкино ответное слово. Что это нормально, что и она попробовала, все пробуют, и надо бы не оттолкнуть, а наоборот, но родители всегда так скандалят, а жаль. Но тоже ничего, все через это проходят, утрясется, а то, что Аня любопытна и рисковая, то есть живая, так это плюс, и все даже хорошо. А у нее все пре-крас-ненько, конечно, наскучалась по Норочке любимой, и выставки в Москве прекрасные, и погода вот уже несколько дней прекрасная, мороз и солнце, и не поехать ли гулять в Архангельское, там кра-со-та?!!!

Они свидятся на днях. Ее котенок подрос, Нора увидит. У нее, конечно, много работы, Нора знает. Она очень ждет, что Нора приедет к ней и приготовит свою прекрасную геркулесовую кашу с курагой, черносливом, изюмом, орехами – густую-прегустую, какую только Нора умеет готовить. А еще распродажи! Может быть, Норочка поможет ей выбрать свитерок и ботиночки?! Она так рада! Рада!! Рада!!!

Ему не спалось. Он был зол на себя, хотя и прав. Это чувство правоты он любил, но скорее в делах, в своем дубовом кабинете, а здесь как-то побаивался развалиться в этой правоте, как в кресле-качалке, и всем подавить пальцы. Но главное было даже не в этом. Что, разводиться, ломать все к чертям собачьим?

До прихода Норы он читал письма, выстраивал планы на ближайший год. Аккуратным почерком писал строчки в новом еженедельнике, обряженном в безупречную крокодиловую кожу. Словно ноги щеголя. Ему нравился проступавший сквозь его планы будущий год. Он обещал быть очень красивым, полным и успехов, и преуспевания. Пузатеньким.

А вдруг, поломав отношения с Норой, он поломает хребет и этому новорожденному годочку, такому миленькому с лица? Вдруг они связаны между собой нитями и жилами – дела и жизнь?

Наступил конец января, начало февраля, двинулся вперед новый год, распихав всех по привычным колеям.

Павел катился с горы то на санях, то на лыжах, то кубарем, ветер свистел у него в ушах, весело замирало сердце от неопасного страха и уже вошедшей в привычку лихости.

Нора изо всех сил колола каблучками земную твердь, на кассиршин манер накалывая дни, словно чеки, на острые оконечности своих пяточек. Иногда она комкала их, стараясь спутать отчетность, иногда вдруг какой-то день переписывала начисто, а иногда, замотав больную голову нежным, как верблюжий язык, малиновым шарфом, просто уходила в сторону – внутрь, в книгу, в риточкину улыбку, и переставала замечать дневное мелькание вовсе.

Как тик на лице жизни.

Анечка жаловалась друзьям на родителей.

Кажется, они вообще расплюются, – говорила она дружкам в редкие минуты, когда все они имели возможность слушать и говорить, достав из ушей «бананы» и вынув тонны жевательной резинки изо рта. Она была похожа на отца, а значит, была русская, русская! Милые и не очень обсуждения абрамовичей и рабиновичей никогда не оставляли ее равнодушной, она вставляла свою шуточку, причем ничуть ни менее скабрезную, чем другие. Она ходила на уроки, распахнув без интереса дневник на новой дате, раздражала учителей неряшливостью и агрессивностью, хватала тройки, курила за школой, рвалась изо всех сил в клубы и на вечеринки, прилежно стараясь освоить это будоражащее времяпрепровождение. Ледяная стена между отцом и матерью ее устраивала, она научилась, как мячик, пользоваться этой стеной для отскока в любую желаемую ей сторону.