– Вы еще услышите обо мне, – пообещала Нора, когда он открыл ей дверь. – И узнаете, что я очень опасна, если меня разозлить.
Дома она нашла почтовую бумагу с конвертом и написала: “Дорогой брат Херлихи, если к следующей пятнице Конора не вернут в класс А, будьте любезны иметь в виду, что я приму меры”. Она подписалась, вернулась к монастырю, снова позвонила и вручила письмо все тому же молодому послушнику.
Вечером она записала всех, кого знала, учителей из школы Христианских Братьев – как начальных, так и средних классов. Даже вспомнила адреса некоторых, остальным отправит письма на адрес школы.
Каждому она написала одно и то же.
Как Вам, наверно, известно, моего сына Конора Вебстера, который учится в пятом классе начальной школы, безо всякого предупреждения и основания перевели из класса А в класс В. Вы также должны быть в курсе, что этого не случилось бы, если бы его отец был жив и продолжал преподавать. Ставлю Вас в известность, что я не потерплю произвола. Если к следующей пятнице Конора не вернут в класс А, то в понедельник утром я устрою пикет. Если Вы пользуетесь машиной, я встану перед ней и не пропущу ее в ворота школы. Если Вы ходите пешком, я перегорожу Вам дорогу. Пикетирование продолжится, пока Конора не вернут в класс А.
Ей не хватило конвертов, Нора решила купить их по пути с работы и надписать адреса прямо в почтовом отделении. Учителей набралось четырнадцать, и она, соответственно, повторила письмо четырнадцать раз.
Проснувшись утром, Нора ощутила прилив энергии и поняла, что ничуть не против вернуться на службу. Она выбрала наряд поэлегантнее, и, пока она шла через город, ее грела мысль о лежавших в сумочке письмах. На работе она обнаружила на своем столе несколько запросов, поступивших во время ее отсутствия. Быстро разобравшись со всеми, к десяти тридцати она собрала стопку счетов, которые было нужно отметить в гроссбухе.
– По-моему, поручи мы вам работать за нас двоих, вы бы справились запросто, – заметила Элизабет Гибни.
– Иногда у меня ясная голова по утрам, – ответила Нора. – А у вас?
– Только не по понедельникам, нет, – сказала Элизабет.
Днем Нора отправила письма и стала ждать, но ничего не произошло. В последующие дни она рассчитывала встретить по дороге домой кого-нибудь из своих адресатов, но не увидела ни одного. Тогда в конце недели она направилась к школе под конец учебного дня, но и там никого не встретила.
В субботу утром она пошла на Рафтер-стрит в магазин Джима Шихана, купила лист фанеры, гвозди, затем пошла в “Годфри” на Маркет-плейс, где приобрела черный маркер, большой лист картона, белую бумагу и кнопки. Поразмыслив, что написать на плакате, она решила, что лучше не упоминать классы А и В и вообще не вдаваться в детали. Прикинула, подойдет ли “Я ХОЧУ СПРАВЕДЛИВОСТИ”, и сочла, что правильнее будет “Я ТРЕБУЮ СПРАВЕДЛИВОСТИ”. Она также решила сказать Доналу и Конору, чтобы в понедельник они не ходили в школу, и по возможности объяснит, что она собирается протестовать и лучше им позаниматься дома самостоятельно. Правда, она не знала, как они к этому отнесутся, и задумалась, не поступить ли как-нибудь иначе. Порешила на том, что дождется воскресного вечера и посвятит в свои намерения Фиону.
Около семи вечера в воскресенье у дома остановилась машина. Из нее вышли преподаватели средней школы – Вэл Демпси и Джон Керриган, которым Нора написала. Она впервые за все это время испугалась, недавний кураж улетучился, и не осталось ничего, кроме ее гордости и угроз. Она отворила дверь, не дав учителям постучать, и проводила их в переднюю комнату.
– Мы очень обеспокоены вашим письмом, – сказал Вэл Демпси. – Поймите, мы не испытываем к Морису ничего кроме уважения.
Оба остались стоять, а она не пригласила их сесть. Тон Вэла Демпси почему-то вернул ей решимость.
– Я понимаю, вы расстроены.
– Я вовсе не расстроена, – перебила его Нора. – С чего вы взяли?
– Но ваше письмо…
– В моем письме просто сказано, что если Конора не вернут в класс А, я буду пикетировать школу. Наверху у меня уже готов плакат. Не хотите взглянуть? И не надейтесь, что завтра с утра я перед вами не встану – встану.
– Не советую, – сказал Джон Керриган.
– Я не спрашиваю совета. Будь мой муж жив, брат Херлихи не поступил бы так с Конором.
– Однако другие родители…
– Мне дела нет до других родителей.