Нора Вебстер

На выходе из “Мак-Каллоф-Пиготт” она заметила стопку пластинок без ценников. Новеньких, словно только что вынутых из коробки производителя. На самом верху находился альбом, который она слушала у доктора Редфорда, взяла домой и впоследствии вернула, – трио “Эрцгерцог”[57], а фотография на конверте запала ей в память: молодая женщина с выразительной, застенчивой улыбкой, голубыми глазами и светлыми волосами. Нора подошла с пластинкой к кассе и спросила, сколько стоит.

– О, на этих еще не проставили цену, – сказала продавщица.

– У меня мало времени, но я бы купила, если не очень дорого.

– Их многие спрашивали, – сказала та. – Нам пришлось заказывать снова.

Нора вдруг поняла, что волнение от покупки пластинок опасно последующим унынием и быстрым разочарованием.

– Управляющего сейчас нет, – объяснила продавщица, – но он вернется в понедельник.

– Я уезжаю сегодня домой, в Уэксфорд, – сказала Нора.

Она постаралась выглядеть настойчивой и кроткой одновременно. Разброс в ценах был ясен. Она просмотрела выставленные пластинки, нашла одну с такой же этикеткой, “EMI: His Master’s Voice”[58], принесла продавщице и показала стоимость.

– По-моему, цена повысилась, – ответила та. – Извините, мне надо проверить.

Шел шестой час, и Нора знала, что скоро придется идти на вокзал. Но она твердо решила купить пластинку.

– Я часто бываю в Дублине, – сказала она продавщице, которая просматривала каталоги, – и если окажется, что эта дороже других, я в следующий раз доплачу разницу.

Продавщица подняла глаза, выражение ее лица смягчилось.

– Сделаем вот как: я отдам ее за фунт, а в следующий раз зайдите, и я верну лишнее, если она дешевле, а если дороже, как я и думаю, то доплатите вы.

Нора выудила из кошелька фунтовую банкноту, поблагодарила женщину и, выйдя из магазина, быстро зашагала к вокзалу.

* * *

Воскресным утром, пока мальчики были на мессе, а Фиона еще не встала, она поставила пластинку и всмотрелась в фотографию на конверте – симпатичных мужчин в черном и молодой женщины между ними, которая, чем дольше Нора ее рассматривала, тем счастливее казалась. Нора снова и снова прослушала первую вещь, наслаждаясь ее неуверенностью, как будто кто-то старался передать нечто слишком глубокое и трудное для понимания и не решался, а после отказывался в пользу мелодии попроще и дальше вновь переходил к внезапным, странным одиноким пассажам – скрипичным или виолончельным, в которых звучала печаль, непонятно откуда ведомая этим молодым людям.

После этого Нора до Нового года проигрывала пластинки, когда выдавалось время или она находилась одна в дальней комнате. На Рождество мальчики, девочки и Уна подарили ей три симфонии Бетховена, которых у нее не было, – все куплены в Дублине Айной. Маргарет позвонила Филлис и выяснила, что Нора предпочитает что-нибудь поспокойнее, а потому купила ей виолончельные сонаты Брамса в исполнении Яноша Штаркера[59]. Теперь Норе было из чего выбирать для своей первой программы в обществе “Граммофон”.

По субботам, когда Фиона уходила на танцы в “Пшеничный амбар”, а Конор ложился спать, то и дело захаживали Джим с Маргарет, смотрели с Норой и Доналом “Позднее-позднее шоу”. Там из недели в неделю обсуждались проблемы Северной Ирландии вперемежку с правами женщин и переменами в католической церкви. У Джима развилась сильнейшая неприязнь ко многим участникам, но Нора часто соглашалась со сторонниками перемен и думала, что Морис ее поддержал бы.

Одним субботним вечером в феврале, когда дебаты сосредоточились на отсутствии гражданских прав не только в Северной Ирландии, но и в республике, Джим до того рассвирепел, что был, казалось, готов попросить ее выключить телевизор.

Во время рекламной паузы Нора сходила в кухню, приготовила чай и направилась с подносом обратно, когда передача возобновилась.

Пока шла реклама, ведущий Гай Бирн, очевидно, беседовал с аудиторией, и камера была направлена на группу женщин в первом ряду. Нора узнала некоторых – феминистки, которые часто участвовали в ток-шоу. Когда Нора поставила поднос на кофейный столик, одна из них говорила о дублинских трущобах и состоявшемся в тот день марше Дублинского жилищного агитационного комитета. Шествие завершилось сидячей забастовкой на мосту О’Коннелла.

– А что вы скажете обычным дублинцам, которые из-за вашей акции часами стояли в пробке? – спросил Гай Бирн.

Камера нацелилась на следующую женщину, и Нора мгновенно узнала Айну. Донал выкрикнул имя сестры, но Джиму с Маргарет понадобилось на пару секунд больше, чтобы сориентироваться.

– О боже, – обомлела Маргарет.

– Сделайте погромче! – крикнула Нора.

Айна с жаром говорила, что раз южане так озабочены дискриминацией католиков на севере, то почему бы им не привести в порядок собственные дома?

– Вместо того чтобы торговать оружием, не лучше ли наладить в дублинских многоэтажках канализацию и водопровод?