Нора Вебстер

Тройка слушателей встретила финал молча. Нора увидела, как Фрэнк Редмонд подал знак пианисту, и повернулась взглянуть, поставил ли он ноты “An die Musik”[62]. Но пианист опустил крышку. Нора не поняла, означает ли это, что он позволит ей петь Шуберта без аккомпанемента, раз плохо справился с первой вещью. Она сомневалась, что правильно подберет регистр.

– Давайте-ка выйдем, – сказал Фрэнк Редмонд. Он поднялся на сцену, перешагивая через две ступеньки за раз.

Видя ее замешательство, он взял с рояля ноты и вручил ей. Она предположила, что он собирается отвести ее в помещение поменьше и поуютнее, чтобы Шуберта она исполнила там и нервничала меньше. Он вывел ее со сцены и из зала в коридор.

– Огромное вам спасибо, – сказал он. – Мы вам крайне признательны за то, что допели до конца.

– Я не спела Шуберта, – ответила она.

– Да, – кивнул он.

– Так что же, есть еще где-нибудь рояль?

– Это одна из моих любимых песен, – сказал он, – и я предпочту не слушать ее сейчас. Поверьте, если нам понадобится услышать вас снова, мы дадим знать.

– Я плохо начала. Вступление незнакомое.

– Да неужели?

Она вдруг поняла, что он вот-вот не сдержит издевки, что ее выставляют вон. Сознавая, что лучше промолчать, она все-таки не сдержалась.

– По-моему, он воспользовался другой аранжировкой, – сказала она, как будто разбиралась в аранжировках.

– Да, вы правы, и целиком все напомнило песенку, под которую околела старая корова[63].

Это было откровенное оскорбление.

– Спасибо, – сказала Нора, когда он распахнул дверь.

Она припарковалась возле “Уайт” и перед встречей с Филлис сделала кое-какие покупки.

– Я вот что доложу: после Дженит Бейкер[64] никто так красиво не пел! Полагаю, он вам так и сказал? – спросила Филлис.

– Под какую песенку околела старая корова? – задала Нора встречный вопрос.

– Не знаю, – ответила Филлис.

– Я уверена, что не под самую благозвучную.

– Нора! Неужели провал?

– Пианист перелицевал на свой лад вступление к “Последней розе лета”, а Шуберта мне даже не дали исполнить.

– Кто был за роялем?

– Маленький хорек в костюме.

– Это Лар Фарлонг. Он уже проделывал такое кое с кем из моих знакомых.

– В общем, я надеюсь больше с ним никогда не встретиться.

– Он полный псих, это каждый знает.

– Псих, говорите?

– Именно. Давайте выпьем кофе с пирожными и подумаем, что сказать Лори О’Киф. Вы для нее находка.

* * *

Вернувшись домой, Нора застала там Джима и Маргарет, которые беседовали в дальней комнате с Фионой.

– Мы только что говорили о Донале, – сказала Маргарет. – Я встретилась с Фелисити Барри, она логопед и работает в нескольких школах, включая колледж Святого Петра в Уэксфорде, а у них чего только нет, даже фотолаборатории и фотокружок. И многие мальчики выпускаются с превосходными оценками.

– Это школа-интернат? – уточнила Нора.

– Я с удовольствием все оплачу, особенно логопеда.

– Донал говорит лучше, иногда.

– А потом хуже, – сказала Фиона.

– А с ним обсудили? – спросила Нора.

– О, конечно, – ответила Маргарет и тут же заметила ее раздражение. – Я хочу сказать, что он как раз собирался поговорить с тобой.

– Сомневаюсь, что он приживется в интернате. Он в чем-то старше ровесников, а в чем-то младше.

– Общество сверстников может пойти на пользу, – заметила Маргарет.

Нора подумала, что без прямого участия Донала такой разговор не возник бы. Он постоянно общался с Маргарет, когда ходил к ней печатать снимки, разговаривал и с Фионой. Они расспрашивали его о нем самом, а Нора никогда не задавала подобных вопросов, но ей почему-то казалось, что она ближе к нему и он зависит от нее в вещах, которых никому не понять. Он подмечал и впитывал то, на что другие не обращали внимания, и Норе сдавалось, что он разделял ее чувства уже потому, что жил рядом. Ему уже пятнадцать, через два года отправится в Дублинский университет. Возможно, ему следовало пораньше проститься с домом, приобрести опыт и избавиться от надобности переживать за нее, но она так не думала. Доналу нравилась свобода, которую она ему предоставляла, нравилось, что она считает его взрослым. Она знала, что у его интересов глубокие корни и очень личные причины, что ему тяжело дается рутина, подневольность и невозможность побыть в одиночестве.

На следующий день Нора поговорила с сыном и поняла, что он хочет именно этого. Занятия с логопедом, фотодело. Она постаралась обрисовать, каково это – ночевать в общежитии, подчиняться бесчисленным правилам и установлениям, прописанным для каждой мелочи. Нора говорила осторожно, потому что Донал встретил в штыки ее попытку настроить его против интерната. Ей вовсе не хотелось, чтобы Донал или кто-то еще посчитал, будто она от него зависит и хочет, чтобы они с Конором еще на два года остались за стенкой от ее спальни. Донал скорее передумает, если не мешать ему. В понедельник Нора нашла телефон Фелисити Барри и позвонила ей из автомата на Бэк-роуд, но никто не ответил. Она подумала, не написать ли ей, спросить, можно ли привести Донала в частном порядке. Давно следовало так поступить.