Нора Вебстер

Спустя неделю после того, как уэксфордский регент выставил ее, Нора отправилась к Лори О’Киф и дала ей подробный отчет о случившемся. Лори предложила возобновить занятия, и Нора ответила, что лучше немного переждет. Но вечером того дня, когда она оставила Донала в колледже Святого Петра, ей захотелось просто поговорить с Лори, отвлечься от мыслей о сыне, одиноком и потерянном. Наверняка его заикание заметили все – и учителя, и воспитанники, и он замкнется еще больше, чем дома, где мог хотя бы выйти из комнаты или отправиться к тетушке и печатать фотографии в ее темной каморке.

Лори отвела Нору вниз в музыкальную комнату.

– Я разобралась с Фрэнком Редмондом. – Тон ее был суров и драматичен, как у премьер-министра, объявляющего войну. – Думаю, мы больше о нем не услышим.

– Что же вы сделали? – спросила Нора.

– Договорилась с Билли, чтобы отвез меня в Уэксфорд. Мы разыскали дом Фрэнка Редмонда, и я велела Билли остаться в машине. Мистер Редмонд живет на окраине в бунгало. Открыла его несчастная жена и сказала, что он в огороде. Я ответила, что пусть придет сию же минуту, мне некогда ждать его целый день. Когда он явился, я прямо спросила, правда ли, что он оскорбил мою ученицу. А он заюлил, завилял хвостом и пригласил меня в гостиную. Там было полно фотографий его детей-выпускников. Шестерых или семерых, все увенчаны лаврами. Я еще раз спросила, оскорбил ли он мою ученицу. Ну и он пустился расписывать, как они были заняты и как мало времени. Тогда я повторила в третий раз: “Это правда, что вы оскорбили мою ученицу?” И он ответил, что сожалеет, если его слова истолковали именно так. Ну, я сказала ему, что мои слова он может истолковывать как угодно. На бунгало свое посмотрите, посоветовала я, все белое, с черепичной крышей, воображаете, что вы в Мексике? Даже окна неправильные. И ни одной книги в доме, а каминная облицовка – просто жуть. Я назвала его воплощением невежества, и не ему о чем-либо судить тем более о возвышенном. Во Франции, сказала я, для таких есть специальное слово. И после этого вышла. Билли признался, что никогда не видел меня в такой ярости.

– О господи, – произнесла Нора.

– Зима предстоит суровая. Я чую. Я всегда знаю, когда суровая зима, так что нам надо выстроить план. Я хочу, чтобы вы разучили французскую вещь. Наверно, что-нибудь из Форе[66]. А потом я, возможно, немного займусь вашей подругой Филлис. У нее славный голос и хорошо поставлен – может быть, даже слишком хорошо, но она…

– Она очень добра, – перебила Нора.

– Да, вы это и сами оценили. Еще я подумывала о вещице Малера – сыграю вам сейчас, если найду. Она подойдет для сопрано и меццо. Это из “Волшебного рога мальчика”[67], у меня где-то есть. По-моему, в исполнении Джерейнта Эванса, он баритон, и Филлис может петь его партию, а вы затем вступите с меццо. Песня военная, об испытаниях. Я, знаете ли, думаю, Малер предчувствовал, что близится, – и Первую мировую, и Вторую. В его музыке иногда проступают кошмары, зло и ужасные потери. Да, испытания он умел чувствовать.

С первых же аккордов Нора поняла, что слышала эту вещь, а когда зазвучал голос, она вновь ощутила себя в обществе доктора Редфорда и его жены; она почти различила привкус джина с тоником, запах полированного дерева и дыма камина. Однако на сей раз песня звучала иначе. Музыка лилась вкрадчивее, мелодия была печальнее и красивее. Нора усомнилась, что сумеет ее разучить, и подумала, не сказать ли Лори, что Фрэнк Редмонд был, может, и прав, дав ей понять, что не желает слышать, как бездари уродуют его любимые мелодии.

– В общем, я позвоню Филлис, – сказала Лори, когда песня кончилась, – но вы ее, пожалуй, предупредите. И намекните осторожно, чтобы следила за собой, а то она вечно говорит невпопад. Есть у нее такая привычка.

– Я уверена, что она будет рада услышать это от вас, – улыбнулась Нора.

– Мы подготовим к весне небольшой концерт. У меня есть и другие ученики, так что все вместе выступим перед избранной публикой. Пригласим доктора Редфорда с женой и, может быть, еще кого-нибудь из Уэксфорда.

– О, доктора Редфорда?

– Не волнуйтесь. Я знаю, что вы провели у них ужасный вечер. Они искренне желают добра. Хотели произвести хорошее впечатление, потому что я о вас говорила. Они посетовали, что вы после этого держались с ними очень холодно на собраниях “Граммофона”, вернули пластинку и сказали, что и не слушали ее. Но давайте пригласим их на наш маленький концерт, а я за ними присмотрю.

* * *

На следующей неделе в пятницу, когда Нора уходила с работы, ее поджидал с запиской Уильям Гибни-младший.

– Вы в курсе нашей новой политики – мы не передаем личные телефонные сообщения, – сказал он. – Но они настояли, что это срочно, и я принял.

Он протянул ей листок бумаги с именем отца Дойла и уэксфордским номером. Нора тотчас поняла – неладное с Доналом. Подумала вернуться в кабинет и позвонить оттуда, но не захотела делать это при Элизабет и быстро пошла на почту, где стоял телефон-автомат.

Она сразу попала на отца Дойла.