Норби

Я скормил попугайчикам еще по зернышку. Всякое дело следует доводить до конца, даже самое на вид пустяковое. В страшилку, рассказанную Анной Фогель, не очень верилось. Мухоловка судила по себе. Все бы ей трупы множить.

Но и Люсин я почему-то не верил.

— Обзавес, значит?

Петь я не мастак, но вполголоса, чтобы не распугать прохожих.

Я летом в Луисвиле
Девчонку повстречал,
Ее глаза, как стрелы,
Разили наповал,
Как лепесточки, губы,
И стан, как стебелек
Лили, мой белый ирис,
Мой западный цветок.[23]

Я уже понял — это «Lily of the West». Пока все ясно и логично.

— Вы хорошо поете, мсье.

— Лучше даже чем она, чем мадемуазель Лулу!

Маленькие голодные льстецы!

— А теперь о Гастоне. Есть здесь такой?

Мелочь я спрятал, достал по банкноте. Мальчишки онемели, столько им не заработать и за неделю. Но ненадолго. Переглянулись, один кивнул другому.

Запели!

Денег не жаль, агентам положено платить. К тому же лучше так, чем отдавать Люсин все той же Мухоловке для «потрошения». Говорят, мастерица.

Убийц я не люблю. Когда в бою, на равных, еще ладно. Но «потрошить»!..

Ее губы на моем ухе — клыки вампира.

— Спасибо! Мсье, большое спасибо!..

— Если что, зовите! И возьмите открытку, она красивая, с Домом Инвалидов, там Наполеон похоронен. Просто так возьмите, на память.

Попугайчики улетели, радостные и взволнованные. Наклевались! Я посмотрел им вслед и побрел обратно в «Одинокую Звезду». От хорошего настроения не осталось и тени.

Гастон действительно существовал. Сутенер, по-здешнему «кот». Требовал денег не только со своих девиц, но с тех, что выступают в кафе и ресторанчиках. Его территория! Носил, правда, не наваху, а «зарин», нож апашей.

Мальчишек не проведешь!

Ему платили, от такого дешевле откупиться. Люсин же, вероятно, от неопытности, отказалась. Последствия я видел. Скверно, однако, тоже вполне логично. Но вот дальше.

На следующую ночь Гастон сгинул без следа — втолкнули в машину и увезли. Сестра заявила в полицию, ажаны объявили розыск, обошли все здешние темные углы. Был Гастон — и канул, если не в Лету, то в Сену точно.

Вот такая, значит, Лили Обзавес.

С одной дамочкой, я, кажется, разобрался. На очереди еще две.

От ревности ослепший,
Я заступил им путь
И этому красавчику
Пронзил кинжалом грудь.
Сорвал с ее головки
Я в ярости венок.
О, как, Лили, мне больно,
Мой западный цветок.

* * *

О «замечательной» Марте Ксавье ничего узнать не удалось. Имя и фамилия из самых распространенных, подробностей же Легран не сообщил. В списках пациентов «Жёнес мажик», составленных рыжим журналистом, таковой тоже не значилось. Впрочем, Домье уточнил, что списки неполны, к тому же некоторые дамы предпочитали лечиться под вымышленными фамилиями.

Жаль! Счета я предпочитаю закрывать, иначе придут за расплатой в самый неподходящий момент.

Оставалась Иволга, бабушка-пенсионер, отставная шпионка. Впрочем, нет. Разведчица! Агент капитана Ладу воевала за родную Францию.

Анна Фогель оказалась права — в своих мемуарах отставной разведчик Жорж Ладу Иволгу только упоминает. Куда подробнее пишет об иной птице из своей стаи — Жаворонке, знаменитой Марте Раше. Но тезка «замечательной» мадам Ксавье потому и знаменита, что была разоблачена и даже попала в тюрьму. Не в Германии, в родной Франции. История темная, в конце 1917 года Жоржа Ладу уволили из разведки. Сам он считал, что по вине немцев, но кто теперь разберет? Его самого не спросишь, умер шесть лет назад.

Библиотекарь, которому я объяснил, что люблю книги «про шпионов», оказался человеком знающим, посоветовав заглянуть в мемуары генерала Андре Мажино — того самого, строителя укрепленной линии на границе. Оказывается, в годы Великой войны Мажино занимался не только инженерным делом. Я последовал совету — и не прогадал. В 1918 году будущий строитель спас капитана Ладу от трибунала, а заодно выручил и его «птиц». О Жаворонке я ничего нового не узнал, а вот Иволге автор посвятил несколько прочувственных абзацев. Кажется, они были не просто знакомы.

Имени и фамилии нет, как и в книге Ладу, зато полно эпитетов и метафор. Интересно, читала ли мемуары мадам Мажино? У нас в Монтане и за меньшее могут кочергой огреть! В любом случае генералу было что вспомнить. В сухом же остатке немного. Иволга «почти» его ровесница, но выглядела молодо не по годам, спортсменка, любила дорогие авто, хорошо разбиралась в механике. Знала языки, причем говорила без малейшего акцента. А еще — абсолютная память и прекрасный слух.

О работе Иволги в разведке Мажино ничего не пишет, как и о том, что случилось с ней после войны.

«Почти» ровесница. Покойный Мажино родился в 1877 году.

Перечитав страницу еще раз, я отметил некую интересную подробность. Мажино не скупился на комплименты, однако ни разу не назвал Иволгу красивой. Тоже деталь.