Норд, норд и немного вест

– А, – Миша даже вздохнул шумно и с облегчением, – это-то я понимаю тогда уж, раз мы начистоту, и не хотел сейчас говорить об этом. Ну, думал, мы же подружились, так будем дружить, письмами там обмениваться и… ну вот всё, что друзья делают, а потом, со временем, я тебя, глядишь, и завоевал бы. Вот. Но. Тут же другой вопрос: я – там, ты – тут, а тут, вокруг тебя мужчин ведь пруд пруди, и они же тоже будут… ну… пытаться. И кто знает, где вот тот момент настанет, который я обязательно пропущу и уже поздно будет. Страшно же, Маша. Но я всё равно не стал бы твои чувства ранить, некрасиво на Петровича валить, но это его инициатива, я не угадал намерений его, не остановил, – это да, но я его точно об этом не просил. Не сердись на меня, ладно? И давай забудем и пусть всё развивается так, как должно, а там уже и посмотрим.

– Дай подумать, – Маша подняла руку ладонью вверх, как бы останавливая Мишу, хотя он сидел спокойно и никуда не собирался, – я что-то сейчас вот прямо поняла, что забывать не хочу этого. Погоди, да я и тебя терять не хочу. Я что-то совсем… запуталась…

Стало тихо, но молчание не было неловким: Миша внутренне ликовал, Маша думала, и тишина просто была здесь и не мешала им, но давить на них будто и не собиралась, а так – любопытствовала, как же они будут выкручиваться из этакого занятного переплёта.

– Ну нет, – очнулась Маша, – я так быстро не могу. Мне надо больше времени подумать, давай отложим этот разговор?

– Да, не вопрос. Чаю?

– Я бы, знаешь, вина какого лучше…

– А тебе можно?

– Ну вино-то чего нельзя?

– А мне почём знать?

– Достань: там где-то шампанское на антресоли было. По бокалу – и спать. Идёт?

– Ну только ты отвернись…

– Ну само собой. Я и забыла, что ты голый тут мне предложение делаешь.

– Не голый, а в трусах!

– Точно! Это в корне меняет дело!

Шампанское Миша открывал аккуратно, практически не хлопнув пробкой, и как об этом узнал Петрович – осталось загадкой.

– Ну! – резюмировал он, заходя на кухню, – А я о чём? Совет вам, как говорится, да любовь!

– Петрович. Мы просто для снятия напряжения. Ничего такого.

– Да ладно? Как вы мне надоели, кто бы знал! Не надо мне наливать кислятину эту – я от неё икаю! А кто ломается из вас? Ты или ты?

– Я, Петрович, взяла себе время подумать!

– Так я и знал. Одно слово – баба! Вот зачем вам дали равноправие, а? Нет, ты мне ответь – зачем? Вот раньше бывало: понравилась тебе какая, ты её хвать за волосья, косу на руку намотал и в сельсовет тянешь, а она довольная – ну ёпт, ухаживают же! А сейчас что? Срамота одна! Нет, я категорически поддерживаю все достижения пролетарской революции, но вот это вот – позор, я считаю. Подумает она, ишь, – Гегель в юбке! Гляди: уведут-то мужика! Порядочный мужик не песец тебе, а зверь более редкий!

Миша и Маша допили шампанское и, не сговариваясь, направились к выходу из кухни.

– Куда пошла, вот пороть тебя некому! – возмутился Петрович. – Ушли они, видишь ли, не в жилу им стариковские мудрости! А и ладно, ну поикаю немножко, не помру же. А и помру, так никто не заплачет.

Так он и сидел до утра, сокрушаясь и, допив шампанское, вытащил из заначки бутылку портвейна и продолжал разговаривать с ним. За разговором с бутылкой портвейна Маша и застала его, зайдя попить воды.

– Петрович, ты чего тут? Плачешь?

– Я, говорю, помру, так никто и не поплачет.

– Ой, только не начинай. И я тебя умоляю, песен не пой, а?

– А! Кстати! Где мой баян? Ну-ка, ну-ка…

– Так нет у тебя баяна-то.

– У меня нет баяна? Надо же… вот так жизнь прошла, и только в конце оказалось, что зря!

Маша сходила за Мишей, и тот отвёл Петровича в его комнату, уложил и сидел с ним, пока Петрович не уснул.

* * *

На другой день точно было уже пора уходить – поводов оставаться не было, ночное объяснение с Машей ситуацию не прояснило, и тем более после него нужно было оставить Машу в покое, а не мозолить глаза. Вот бы повод какой найти, такой, чтоб железный, но, как назло, в голову ничего не шло и от судьбы подарков Миша не ждал. А она возьми, да и подсоби ему: к обеду в доме отключили горячую воду.

– Фашисты! – кричал в окно Петрович чумазым работникам, толкущимся во дворе. – Что вы творите там?

– Ремонт, отец! Скоро и холодную отключим!

– На сколько?

– Холодную на пару часов, но каждый день, а горячую недели на две!

– Слыхали? – возмущался Петрович домашним. – Две недели! Две! Недели! А ты чего улыбаешься? Вот чего ты улыбаешься, а, Миша?

– А поехали к нам. Чего тут: квартира у нас большая, мама будет только рада, – гости у нас редко бывают, а тут – ты, Маша, вёдрами воды себе не наносишься.

– Даже не знаю, удобно ли это…

– Я точно не поеду, мне вода не нужна, а сторожить квартиру надо, мало ли тут что. А вы да, пакуйте вещички и двигайте, я отдохну хоть тут от вас, как барин, один в целой квартире поживу! Давай, давай, Машенция, не жмись: дают – бери, а бьют – беги.

Егорка был решительно за, и Маша, немного помявшись, согласилась, что да – вариант для них наиболее подходящий, но, если там неудобно будет, или что, то Миша им должен сразу же сказать и они немедленно съедут.