Норд, норд и немного вест

И хотя Маша этого не осознавала, но такая погода и общая обстановка меланхолии, сдобренной сплином и убаюканной однообразием, быстрее успокаивали её боль и переводили болезнь из стадии обострения в стадию хроническую, когда уже почти не болит или болит, но ты уже привык и не обращаешь на это внимания. Временами бывало грустно, иногда остро давило одиночество, особенно по ночам, когда не спалось, и много раз она благодарила судьбу за то, что та подарила ей Егорку, к которому только прижмёшься – всё почти: нет ни одиночества, ни страха, а только убаюкивающее тепло и тихое счастье. Она помнила те времена, когда была им беременна, и мать с отцом уговаривали сделать аборт, чтоб не позорить их и не позориться самой перед людьми, и теперь Маше становилось от этих воспоминаний чуть не страшнее, чем тогда – тогда страшила неизвестность и полная неопределённость будущего, а сейчас было страшно от того, что было бы, если бы она тогда поддалась на уговоры, и послушалась родителей, и поверила им, что мнение каких-то людей вокруг важнее, чем её собственная жизнь, её желания и стремления и, блин, да лучше вообще об этом не думать!

Миша писал часто – длительных выходов в море у них не было и письма приходили регулярно, – большие, обстоятельно рассказывающие обо всём: о погоде, о том, как проходит жизнь, часто с воспоминаниями о них и всегда интересные. Читала их Маша вслух, и Егорка, а иногда и Петрович, помогали ей писать ответы и переписка их становилась не личной, а общей, для всех, и это нравилось Маше, – что бы ни говорила Вилена Тимофеевна, но было хорошо от того, что Миша не давил, не торопил, не настаивал на своей любви и даже почти и не напоминал о ней, а, если и писал о своих чувствах, то очень осторожно, ограничиваясь общими словами: «скучаю», «жду встречи», «думаю о вас».

Маша с Егоркой, как и обещали, часто навещали Мишину маму, иногда оставались у неё ночевать и даже встречали вместе Новый год – Миша приехать не смог.

Как раз под Новый год они ушли в море и планировали вернуться до него, но сначала непогода, а потом, «раз уж непогода, то давайте отработаем ещё задачи», задержали их там надолго после.

Маша скучала по Мише и сразу после его отъезда, но просто скучала, не придавая тому значения и не роясь в причинах, а после того, как от него долго не было писем во время этой их задержки в море поняла, что уже не просто скучает, а волнуется и не находит себе места от мысли, что может потерять и его, а её в этот момент даже не будет рядом, и если кто ей и скажет, то только Вилена Тимофеевна – ведь сама Маша, по сути, никто для Миши в глазах посторонних людей, и прав не имеет не только на самого Мишу, но и на то, чтобы знать о нём что-то от посторонних. И эта мысль показалась ей важной, но не совсем ясной, и она немедленно поделилась с Мишиной мамой. И мама Мишина сказала, что вполне её понимает, и если это ещё и не любовь, то уж точно довольно весомый повод для брака, не думала ли Маша об этом? И оказалось, что Маша об этом не думала, а почему – и сказать не могла: просто отложив решение в долгий ящик, завалила потом его сверху всяким, да и позабыла, будто решение уже и приняла. А какое? Даже и не спрашивайте, Вилена Тимофеевна, потому что на самом деле не приняла и сомнения уже замучили совсем. А сомнения не в том, что хочет она того или нет, а в том, что она может сделать Мишу несчастным, потому как до сих пор думает, что уж не долг ли перед Славой заставляет его так поступать и точно ли она сможет дать ему то, чего он хочет? Слишком уж ты порядочная, Маша, вот в чём твоя проблема, заметила на это Вилена Тимофеевна, – как аристократка, а не беженец из семьи швеи и наладчика токарных станков из Жданова. Интеллигентность такая – это, безусловно, хорошо и приятно, но в меру, как и соль в бульоне – чуть пересыпал и уже вызывает недоумение вместо ожидаемого восхищения. И, если бы ты спросила моего совета, ну теперь-то это не в счёт, после того, как я намекнула, то я посоветовала бы тебе готовиться к свадьбе, и ты, конечно, как знаешь, но я вот, например, точно уже начну. Миша мой, и это я говорю не потому, что я его мать, а с высоты прожитых лет, партия для тебя более, чем подходящая: красив (красив же? ну а я о чём!), воспитан (всем понятно, чья заслуга), добр (в мать), умён (тут сразу и не поймёшь в кого, то ли только в мать, а то ли в мать и отца) и, как будто и этого ещё мало, но дома бывает редко из-за своей службы и надоест не скоро. А если и этого не хватает, то и жильём в Ленинграде обеспечен. И ты хоть маши руками, хоть не маши, а, знаешь, меркантильность хоть и не в моде, но никто её и не отменял, и что плохого в том, чтобы подумать о своём будущем и будущем своих детей и с этой стороны? Не только с этой, я это подчёркиваю, но и с этой тоже – вот что в этом плохого? Вот и я не знаю. Что такое? Сам цел? Ой, Маша, прекрати! Ну и что, что Егорка разбил эту вазу – это всего лишь ваза, было бы из-за чего расстраиваться! Так мы друг друга поняли по поводу нашего разговора, да? Вот и чудесно.