Норито. Сэммё

Со времен Сёму супруги императоров, назначаемые в основном из рода Фудзивара, ответвления Накатоми, стали играть важную роль при дворе. О возвышении рода Фудзивара, его победе над Сога и укреплении политического и административного могущества сохранилось немало исторических фактов и сведений, раскрытых в различных работах японских и западных историков. Нам хотелось бы в этой связи подчеркнуть то обстоятельство, что в системе ценностей той эпохи, находящейся, как уже говорилось, на рубеже космологии и истории, столь важное событие, как экзогамный брак властителя с представительницей иного, чем раньше, рода, непременно должен был иметь мифологическое обоснование, создающее идеологическую почву событию. Ведь структура и отношения родства как ничто иное были моделью конструирования видов ранней государственности. Одним из возможных мифологических обоснований брака с Фудзивара может, как нам кажется, служить гипотеза Оригути, согласно которой женщины Фудзивара ведут родство от женского божества воды. Разные повествования (моногатари), связанные с женщинами Фудзивара, указывают на эту связь, и даже буддийская легенда о явлении Будды к императрице Комё в виде калеки свидетельствует о том же, так как, согласно этой легенде, императрица совершала омовение его тела. Это омовение не случайно появляется в буддийской легенде: женщины из рода Фудзивара были главными исполнительницами в обряде очищения у речного источника (мисоги), входящего в ритуал восшествия императора на престол. Оригути этимологизирует само имя Фудзивара через его связь с источниками, толкуя фудзи как фути «стремнина реки», и ассоциирует это наследственное занятие женщин Фудзивара с божеством Фукабути-но Мудзуярэбана-но ками (нечто вроде — «божество, дарующее воду глубоких стремнин»), божеством вод, рек, источников [Оригути, 1955, т. 2, с. 99].

В сэммё № 7, объявляющем Фудзивара-но Асука официальной супругой императора, ничего не говорится о достоинствах этой женщины. Экс-императрица Гэнсё, приходившаяся царствующему императору Сёму теткой (хотя он в указе титулует ее матерью), рекомендовала ему Асука в супруги так; «все ли женщины одинаковы? У той, о ком я говорю, отец — министр великий… ночи до рассвета отдыху не знающий». На этапе сэммё о родовой связи с божеством говорится лишь применительно к императору, но достоинства других также определяются в основном предками, от близких до отдаленных.

Мифологические слои сэммё достаточно разнообразны, однако если исходить из главного для этих текстов мифа — о владыке Поднебесной и престолонаследии, — то, в сущности, в сэммё предстает определенным образом смещенный тип мифологического мышления в рамках синтоизма, и это смещение — результат стремления соотнести космологический строй с исторической и социальной действительностью, найти и выделить точки мифологических проекций на картину государственности, складывающейся под влиянием китайских концепций.

Намеченная еще в мифологических сводах и четко оформленная в сэммё концепция императорской власти переформулировала пафос мифологической картины мира применительно к задачам новой исторической стадии и тем самым задала некоторые тенденции доктринального развития синтоизма. Так, в работах Ёсида Канэтомо (1435–1511), принадлежавшего к роду Урабэ и ставшего основоположником течения Юйицу синто, «Единственного синто», приводится толкование эзотерической формулы синто, передававшейся в устной традиции, так называемого «устного объяснения шестнадцати синтоистских знаков» (синто дзюрокудзи кукэцу). Знаки эти таковы: небо, земля, женщина, мужчина, правитель, страна, земля, раньше, потом (амэ цути мэ во кими куни цути саки ноти). В осевом центре этой схемы Ёсида находится император, до него, по-видимому, — начало мира, разделение неба и земли, явление пары первопредков, порождающих императора; после этого начинается его владычество над территорией государства, и владычество всякого императора оказывается точкой на временной оси и имеет предшественника и преемника. «Вне этих шестнадцати знаков нет в Японии ни больших, ни малых богов Неба-Земли, они — основа пути богов, правила человеческих деяний, становление десяти тысяч вещей, исток десяти тысяч деяний…» [СД, т. 2, с. 286].

Здесь мы видим оформление официальной синтоистской доктрины, через сотни лет использованной в целях идеологии японского фашизма, со всеми его драматическими последствиями. Впрочем, нет никаких оснований возлагать ответственность за эти последствия на архаические мифы или их метаморфозы в период складывания древней государственности — отнюдь не в этом состоит идея преемственности культуры, да и концептуальные преобразования такого рода на переходе от мифологического этапа к историческому встречаются во всех культурах сходного типа на стадиально общем этапе.