Эта политика увенчалась частичным успехом в правление Ольги и завершилась полным успехом в правление Владимира Святославича.
А. А. Амальрик упоминает свидетельство Венецианской летописи о походе норманнской Руси на Константинополь. Это еще одно дополнительное свидетельство скандинавского происхождения Руси. А. А. Амальрик отмечает, что кроме походов Руси на Амастриду и Сурож из жития святого Игнатия известны сообщения о двух нападениях Руси на Принцевы острова, датированные В. Г. Васильевским примерно 861 г. (Васильевский 1915: 128).
В своей капитальной работе, посвященной походу 860 г. и последующему крещению русов, П. В. Кузенков высказывает мнение, в принципе совпадающее с мнением А. А. Амальрика, что крещение, возможно, имело место, и определяет дату крещения не позднее 867 г. (Кузенков 2003: 3).
Идя вслед за построениями А. А. Шахматова, Амальрик считает последовательность княжения Рюрика – Олега – Игоря выстроенной искусственно.
Согласно мнению В. А. Пархоменко, на это указывает то, что в договоре Игоря с греками упомянуты родственник Игоря и другие влиятельные лица, а в договоре Олега Игорь не упомянут. Мнение Амальрика здесь совпадает с мнением Цукермана, который тоже готов предположить пропущенное княжение между Олегом и Игорем (Zuckerman 1995: 237–270). Е. В. Пчелов считает, что сомнения в связи Рюрика и Игоря порождает прежде всего летописная хронология. По его мнению, связь Рюрика и Игоря могла быть «создана» для легитимации княжеской династии (Пчелов 2011: 583, 589).
Мне здесь важно показать на примере гипотезы Амальрика об Олеге и Игоре, куда может завести гипотеза, строящаяся на другой недоказанной гипотезе.
Следуя гипотезе Шахматова, восстанавливающего гипотетический Древнейший свод, Амальрик указывает, что в нем не было Сказания о призвании, а начинался он с рассказа о Кие, Щеке и Хориве с переходом к княжению Олега.
Сказание было внесено в него, по мнению Амальрика, из гипотетического же Новгородского свода 1050 г. Такое предположение делается на основе упоминания новгородской топонимики. Здесь мы вступаем в область гипотез и догадок, покоящихся на гипотетическом же основании.
Схема древнейшего русского летописания, разработанная А. А. Шахматовым, позволила польскому историку-антинорманисту Г. Ловмянскому поставить под сомнение сообщения летописи о Рюрике и его варягах, хотя он и признает в Сказании о призвании историческую основу (Ловмянский 1963: 221–227).
Несмотря на то что Амальрик следует в целом схеме Шахматова, он отвергает версию А. А. Шахматова о том, что сказание является результатом сочинительства летописца. Он считает, что летописец использовал сказание, существовавшее уже в законченном виде.
В. Я. Петрухин также отмечает, что современные данные позволяют пересмотреть мнение Шахматова о происхождении Сказания:
«На мысль об “искусственности” мотива о призвании трех братьев в летописи Шахматова навели не текстологические изыскания, а совершенно внетекстологическое соображение о том, что меньшие братья Рюрика сели в городах слишком незначительных для того, чтобы быть “столицами”.
Современная археология это соображение опровергает: и Новгород, и Ладога, и Изборск, и Белоозеро были форпостами славянской колонизации финноязычного севера, где славяне в финской среде столкнулись со скандинавами и где, судя по всему, восприняли от окружающего населения и название норманнов – ruotsi>pycь…» (Петрухин 1995).
Довод Амальрика о том, что Сказание в разных вариантах существовало у скандинавов и германцев, весьма убедителен. Еще Тиандер рассматривал различные варианты сходных переселенческих сказаний (Тиандер 1915). Интересно, что А. А. Амальрик ссылается на Стендер-Петерсена, приводящего аболандскую сагу о троих братьях-шведах, пришедших из Рослагена.
А. А. Амальрик не согласен с мнением А. А. Шахматова, склонного считать Сказание сочинительством летописца. Здесь Амальрик стоит ближе к точке зрения на работу летописца как анналиста, а не литератора. Он отмечает, что ранее сам А. А. Шахматов доказывал, что летописцы только компилировали начальную русскую историю из дошедших до них преданий, но отнюдь не сочиняли их.
Есть два полярных взгляда на работу летописца в Средние века: как на работу историка, не вносящего лишнего, сохраняющего даже непонятные ему места предшествующих источников.
И взгляд на летописца как на книжника, занимающегося сочинительством в угоду определенным политическим интересам. Такой летописец якобы компилировал из имеющихся источников свой «вариант» истории, отвечающий его политическим, художественным и иным запросам.